**Запись в дневнике**
Моего сына зовут Дмитрий. Десять лет назад он женился на Анне, и с тех пор они ютились в тесной однушке на окраине Екатеринбурга. Семь лет назад Дима купил участок под Ирбитом — мечтал о просторном доме для всей семьи. Первые годы стройка не двигалась: то денег не хватало, то материалы дорожали. С трудом наскребли на забор и фундамент, а потом снова заморозили стройку.
Год за годом сын копался в расчётах, отказывал себе во всём, таскал мешки с цементом, и лишь через годы подняли первый этаж. Но в их планах был двухэтажный особняк, чтобы всем хватило места — даже мне, по задумке, отводилась небольшая комнатка. Дима всегда был привязан к семье, хоть и не всегда умел это показать.
Первый этаж смогли закончить только благодаря тому, что Анна уговорила его продать их старую двушку в Берёзовском и вложить деньги в стройку. Теперь они жили в клетушке, где не развернуться, и каждый их визит ко мне сводился к бесконечным разговорам о стройке: где поставить лестницу, как провести газ, чем утеплять стены. О том, как я себя чувствую с моим больным сердцем, никто не спрашивал. Я молчала — зачем омрачать их мечты?
Но в душе уже давно зрело подозрение: а не хотят ли они прибрать к рукам мою трёшку в центре? Однажды я не выдержала и спросила прямо:
— То есть вы предлагаете мне продать квартиру?
И тут же увидела, как у них загорелись глаза. Анна наперебой начала рассказывать, как чудесно нам будет всем вместе под одной крышей, какой простор, какая уютная комната мне достанется. Смотрела я на её лицо — и понимала: это игра. Она меня терпеть не могла, да и мне давно надоело притворяться, будто между нами есть хоть капля тепла.
Но глядя на сына, сердце сжималось. Видела, как он устал, как мечтал о своём доме. Как тут не помочь?
Тогда я спросила:
— А где мне жить?
Переезжать в их каморку? Или в недострой без окон и отопления?
Анна тут же выдала готовый ответ:
— У вас же есть домик в СНТ! Воздух, природа, тишина…
Да, домик есть. Старая времянка на четырёх сотках, с печкой-буржуйкой и туалетом во дворе. Летом там хорошо — шашлыки, малина, солнце. Но зимой? Колоть лёд у колодца, топиться углём, пробираться по сугробам сорок градусов ниже?
Я уже не та, что в молодости гнула спину на огороде. Суставы ноют, давление зашкаливает. Жить там зимой — верная погибель.
Когда я отказалась, Анна только фыркнула:
— В деревнях люди как-то выживают.
Выживают. Но деревенские с детства приучены к такому быту. А для меня это пытка.
А потом судьба и вовсе расставила точки. Как-то вечером я случайно подслушала, как Анна шепталась по телефону:
— Надо бы бабку к Петровичу пристроить, а квартиру продать. Там полмиллиона навар точно будет!
Петрович — мой сосед, ветеран-афганец, выпивоха. Мы изредка болтали у подъезда, я суп ему носила, когда он болел. Но жить с ним? Да я скорее в землянке поселюсь!
Тут-то мне всё и стало ясно. Никакой комнаты в их доме мне не светило. Хотят выманить деньги и сплавить меня подальше, как старый хлам.
Сидела у окна, смотрела, как снег ложится на асфальт, и думала: стоит ли помогать тем, кто готов выбросить тебя за ненадобностью? Сердце рвётся — сын же родной. Но если он позволил жене решать за него, значит, сам согласен.
Конечно, хочу, чтобы у Димы был дом, чтобы внучка росла в тепле. Но я тоже заслужила покой. Всю жизнь работала, выплачивала ипотеку, копила на ремонт. Эта квартира — моя крепость.
Не хочу в старости скитаться по чужим углам, дрожать в промёрзшей времянке. Не хочу стать той бабкой, которую все жалеют, но никому не нужна.
Так что теперь, когда сын заводит разговор о деньгах, я отвечаю коротко:
— Нет.
Пусть злятся. Пусть считают меня жадной. Зато я буду знать, что у меня есть свой дом — и никто не выгонит меня на мороз.
**Вывод:** Родная кровь дороже любых обещаний. Если тебя готовы вычеркнуть из жизни ради квадратных метров — значит, ты им и не нужен. Лучше твёрдое «нет», чем сладкая ложь.
