**21 октября, среда.**
Сегодня свекровь, Нина Ивановна, снова устроила своё представление.
«Ешь мой борщ, а не ту бурду, что твоя жена наварила!» — торжественно объявила она моему мужу, водружая перед ним тарелку с дымящейся похлёбкой. Её голос звенел уверенностью, будто она спасает родную кровь от неминуемой гибели. Но эта сцена, наполненная её упрёками, оказалась той самой каплей, после которой моё терпение лопнуло.
«Ты только глянь, что здесь творится! — начала она, едва переступив порог. Театрально провела пальцем по комоду, демонстрируя пыль, как неопровержимую улику. — Стыдно должно быть, Арина! Ребёнок дышит этой гадостью! Как можно в таком свинарнике жить? Давай тряпку, сама всё сделаю, раз ты неспособна!» Я онемела. В Екатеринбурге, где мы живём, пыль — дело обычное, но для Нины Ивановны я была угрозой её безупречному миру. Молча взяла ведро и тряпку, чувствуя, как в груди закипает злость.
Она отдраила квартиру до блеска, а потом, плюхнувшись на диван, с гордостью подвела итог: «Вот так дом должен выглядеть! Видишь, Арина?» — будто я в жизни не держала швабру.
«Да всё как было, — сквозь зубы ответила я. — Ничего не изменилось.»
«Конечно, ты не понимаешь! — фыркнула она. — У тебя никогда не было такой чистоты! А это что за вонь? Опять что-то варишь?»
«Да, щи, — коротко бросила я, надеясь избежать допроса.»
«Какие щи? Рассказывай!» — настаивала она, словно следователь.
«С капустой», — ответила я, уже зная, чем это закончится.
«Капусту? — брови её взлетели к потолку. — Ты что, забыла, что Вадим терпеть не может капусту? Это же отрава! Сейчас я нормально приготовлю, а то ты мужа в гроб загонишь!»
Она поднялась, сверкнув на меня взглядом, словно я лично ей жизнь испортила. «Ну и невестка мне досталась! — вздохнула. — Ни убрать, ни накормить. Всё за тебя делать приходится! Как вы вообще без меня выживаете?» Не дожидаясь ответа, она тут же переключилась: «А это что за увядшие цветы? Ты хочешь, чтобы у ребёнка астма началась? Выброси немедленно!»
«Зачем? — попыталась возразить я. — Они ещё красивые, и аллергии нет.»
«Ах, вот как? — её голос стал тоньше лезвия. — Подожди, придёт Вадим, я ему всё расскажу, и он тебе объяснит, как правильно!»
Я сглотнула ком в горле, предчувствуя тяжёлый вечер. Когда Вадим вернулся с работы, Нина Ивановна встретила его с радостным: «Сынок, гляди, как блестит! У вас так никогда не было!»
Он окинул квартиру взглядом, пожал плечами: «Да как обычно. Всегда чисто.»
«Как обычно?! — всплеснула она руками. — Твоя жена вообще ничего не делает, приходится мне за неё убирать! Я и борщ тебе сварила, иди кушай!» Она налила ему тарелку, а я стояла в стороне, чувствуя себя лишней в собственном доме.
«Мам, а где капуста? — неожиданно спросил Вадим, попробовав её суп. — Ты же знаешь, брат её не любит, а я обожаю. Ладно, тебе, наверное, пора домой. Отдохни, вижу, устала.»
Я не смогла сдержать ухмылки, а Нина Ивановна покраснела, как рак. Её замысел провалился, и, стиснув зубы, она стала собираться. «Ну и черт с тобой!» — процедила она, хлопнув дверью. С тех пор она больше не приходила с наставлениями, и я с облегчением перевела дух. Спасибо Вадиму — он умеет ставить точку там, где нужно.
Но в тот вечер, глядя на закрытую дверь, я не могла избавиться от горечи. Нина Ивановна не просто критиковала — она пыталась вытеснить меня из моей же жизни. Её взгляды, слова — всё дышало презрением, будто я недостойна быть женой её сына. Да, мы с Вадимом справились, но её упрёки до сих пор звенят где your your у меня в голове, напоминая: для неё я — чужая. Я люблю мужа, наш дом, но тень её недовольства всё ещё витает рядом, готовая вернуться в любой момент.
**Вывод:** Чужие представления о твоей жизни — как пыль на ветру: бесполезно пытаться их стереть, лучше просто закрыть дверь.
