Меня зовут Пётр Иванов, я живу в Калуге, где Калужская область прячет свои улицы под кронами сосен. Я не бедняк и не миллионер, но за годы собрал коечто: собственный дом, дачный участок, автомобиль и небольшую «подушку» на чёрный день. С женой, Ольгой, мы всегда ставили детей на первое место, отдавая им всё самое лучшее, даже если оставались со скудными запасами. Мы жертвовали собой, полагая, что так должно быть. Со временем понял, что благодарность не всегда приходит, а часто лишь привычка к подачкам.
У нас трое детей: Сергей, Аглая и Дмитрий. Все уже взрослые, самостоятельные по крайней мере, так должно быть. Старшему Сергею почти сорок, а он, как и остальные, вечно «в беде», как будто стоит на краю пропасти. Первым к отцу пришёл Сергей. Молодой, полон амбиций, но постоянно жалуется: «не та работа», «начальник идиот», «клиенты неблагодарные». Я помог ему купить первую машину, дал на первый взнос за квартиру, потом на ремонт, потом на лечение жены, а потом просто «чтобы подержаться». Делал это, потому что я отец, потому что люблю, потому что как можно отказать своему сыну?
Аглая наша нежная творческая душа. Её браки разваливались один за другим, работа не держалась дольше пары месяцев. Она звонила в слезах, голос дрожал: «Папа, нечем платить за жильё», «Долги душат», «Папочка, ты же не бросишь меня?» Я переводил деньги, спасал, вытирал её слёзы через телефонную трубку. Дмитрий, младший, считал, что мир ему должен. Работать «на дядю» не хотел, мечтал о собственном бизнесе. Я вкладывался в его идеи: первая попытка провалилась, вторая тоже, третья пустой результат. Потом пошли кредиты, а затем просто перечисления «на жизнь». Я давал и давал без остановки.
Когда Ольга скончалась, я остался один. Дети приехали на поминки, обнялись, поплакали. Через неделю звонки возобновились. Аглая: «Пап, знаю, тебе тяжело, но нужен адвокат, помоги» Сергей: «Пап, ты теперь один, расходов меньше, подкинь немного». Дмитрий: «Пап, мама бы не отказала». Я переводил деньги не из желания, а из страха остаться в пустоте, из надежды услышать хоть «спасибо», хотя его давно не звучало лишь новые просьбы, как эхо в колодце.
Счёт таял на глазах. Я стал считать каждую копейку в магазине, отказался от поездок к друзьям, не купил новую куртку «зачем, старая ещё держит». И вдруг понял: дети не спрашивают, как моё здоровье, сплю ли я по ночам, не зовут в гости. Только сообщения: «Пап, выручи ещё разок», «Пап, я потом отдам» а отдать им никто никогда не собирался. «Пап, ты же крепкий, справишься». Однажды вечером я сидел на кухне, пил остывший чай и понял, что выдохся. Не от старости, а от того, что стал для них живым банкоматом.
В ту же ночь я написал три коротких, но решительных письма: Сергею, Аглае и Дмитрию. «Люблю вас. Дал всё, что мог. Теперь ваша очередь встать на ноги. Больше ни рубля, никаких оправданий. Вы сильные, я в вас верю. Я теперь просто отец, а не кошелёк. Надеюсь, вы позвоните не за деньгами, а просто так». Я не ждал ответов, но они пришли. Сергей молчал. Аглая прислала гневное: «Спасибо, папа, решил предать нас в последний момент!» Дмитрий позвонил, долго молчал, а потом выдохнул: «Прости. Ты прав. Я уже не помню, когда спрашивал, как ты». Его голос дрожал, и я впервые услышал в нём стыд.
Прошло полгода. Я снова ем то, что люблю, а не только самое дешёвое. Купил себе тёплую куртку первую за годы. Записался в клуб для пенсионеров, где учат рисовать; краски оживили мои серые дни. Впервые я не стыжусь жить для себя. На день рождения пришёл Дмитрий без просьб, с куском торта и словами: «Наконец нашёл работу. Хочу, чтобы ты мной гордился, не за то, что ты мне дал, а за то, что я сам справился». Я заплакал от гордости, а не от печали.
Они привыкли, что я всегда рядом с кошельком. Я был их спасательным кругом, их вечным должником за любовь и детство. Но я устал быть машиной для раздачи денег. Сергей и Аглая пока молчат может, злятся, а может, просто не знают, что сказать. Я больше не жду их звонков с протянутой рукой. У меня есть дом, холсты, краски, и я учусь дышать свободно. Дмитрий дал надежду, что не всё потеряно, что мои дети ещё могут стать людьми, а не иждивенцами. Я больше не банкомат я отец, который хочет, чтобы его любили за душу, а не за счёт в банке. И впервые за долгие годы я верю, что это возможно.
