Судьба однажды подарила мне сына В один мрачный осенний вечер, когда в Москве ворвался пронизывающий ветер, я, Алексей Петрович, возвращался с работы, чувствуя, как холод вгоняет в кости кристаллы льда. Пустынные улицы напоминали забытый театр: лишь редкие прохожие спешили в укромные уголки, пряча лица в воротники, будто спасаясь от невидимых призраков.

Подъезжая к своей квартире, я свернул на тихий переулок, где из тени обветшалого дома выскочила хрупкая фигурка. Передо мной стоял мальчикподросток, тощий, в ветхой рубашке, в дрожащих руках сжимая нож. Неясно, дрожали ли его пальцы от мороза или от страха.

Дай мне кошелёк, прошептал он, голос его звучал, как отголосок далёкого крика.

Я вынул из кармана бумажник, полон скреплённых рублёвых купюр, и протянул его. Мгновение спустя, словно под влиянием сна, снял своё пальто и тоже подал ему, как будто предлагал свою тёплую оболочку.

Он отпрянул, глаза расширились до размеров луны.

Зачем ты это делаешь? спросил я, улыбаясь, как будто в этой ночи я был хранителем всех тайных дорог.

Потому что если ты оказался в такой яме, значит, другого выхода у тебя не было, ответил я, и слова растворились в шепоте ветра.

Слёзы, будто кристаллы росы, скатились по его лицу. При свете одинокого фонаря я увидел, что передо мной ребёнок, не старше пятнадцати, хотя ростом уже почти дошёл до моего уровня.

Пойдём ко мне, выпьем горячего чая, предложил я, чувствуя, как будто открываю дверь в иной мир.

Он колебался, будто боясь, что мир вокруг лишь иллюзия, но в конце концов согласился.

Ночь превратила наш маленький дом в убежище от ветра. Я заварил чай, поставил чашки на стол, а мальчик, названный мной Никитой, осматривал комнату с любопытством, будто впервые видел свет.

У тебя столько книг, заметил он, глядя на мой книжный шкаф.

Да, кивнул я.

Ты их все прочитал? спросил он.

Конечно.

Я никогда в жизни не открывал книг, признался Никита, и в его голосе звучала чистая печаль, без стыда, лишь безмолвный крик.

Он раскрыл свою историю: родился в бедной семье, мать умерла, когда он был ещё младенцем; его собирались отправить в детский дом, но он сбежал. С тех пор жил на улицах, учась выживать, красть, как будто воровство было единственным языком, которым говорила судьба.

Когда я спросил о отце, он лишь опустил голову, и молчание стало тяжёлым, как снег на плечах.

Я видел в нём лишь ребёнка, заброшенного в безмолвную пустоту, которому никто не протянул руку. Жизнь не дала ему шанса, но если бы я не вмешался, он бы исчез, как дым над реками.

Останься у меня, проведи эту ночь в тепле, сказал я, и Никита, хоть и с подозрением, кивнул.

Этой ночи я принял его как собственного сына. Я почти не спал, мысли кружились, как листва в урагане: что будет с ним дальше? Куда он пойдёт завтра? На рассвете я понял, что не отпущу его.

Хочешь попробовать новую жизнь? спросил я, когда мы завтракаем горячей кашей.

Он пожал плечами, глаза блеснули пустотой.

Всё равно терять нечего, ответил он.

Так он остался со мной. Я восстановил его документы, записал в школу, где он, словно птица, училась летать после четырёх лет без учёбы. Сначала учителя сомневались, но через несколько месяцев увидели в нём талант, как в алмазе, скрытом в гуле улиц.

Я делился тем, что знал: объяснял, что кража не путь, а упорный труд может открыть любые двери. В нём просыпалась жажда знаний, он поглощал книги, будто они были спасительным воздухом, сидел над учебниками до глубокой ночи, пока луна не превратилась в кристаллический крош.

Я гордился им, как отец гордится своим первым урожаем.

Годы пролетели, и сейчас Никита студент, работает, сам оплачивает учёбу, не желая быть мне в тягость. Я вижу перед ним светлое будущее: работу, семью, дом, где больше нет холодных ночей.

Он уже не тот замёрзший мальчишка с ножом в руках. Он мой сын.

Официально я не фигурирую в его бумагах, но это пустяк. Главное, когда он обращается ко мне, его голос звучит так:

Папа

И эти два слова самое драгоценное, что у меня осталось.