Мам, ну что, вынести мусор это так сложно? Ты же дома сидишь, ничего не делаешь! бросила взрослая дочь с порога.
Утро. Мама «ушла на пенсию».
Галина Ивановна замерла с полотенцем в руках. Только что вытерла последний из двенадцати хрустальных бокалов в старом буфете. Просто так, чтобы блестели. Чтобы в доме было уютно.
Она молча подняла глаза на свою дочь. На свою взрослую, тридцатилетнюю, умную Наташу. В модном пальто, с дорогой сумкой, уставшую после офиса. Лицо красивое, но губы вечно сжаты будто только что лимон съела.
А у самой Галины Ивановны спина ноет ковры сегодня чистила, под диваном мыла. Колени болят Наташину новую шёлковую блузку руками стирала, боялась в машинке испортить.
А пальцы? Пальцы до сих пор пахнут чесноком. Она же котлеты делала куриные, Наташины любимые, с нежным пюре. Аромат по всей квартире стоит такой домашний, тёплый
Я закрутилась, Наташ, тихо сказала Галина Ивановна. И сердце её упало куда-то в район ноющих колен.
Ни тебе «спасибо, мам, как вкусно пахнет». Ни «как ты, не устала?». Сразу упрёк. Будто она не мать, а служанка. Или робот-пылесос, у которого сбилась программа.
Ага, закрутилась фыркнула Наташа, снимая дорогие туфли прямо в коридоре. А я с восьми утра на ногах! Совещания, отчёты, начальник зверь. Домой приползаю мечтаю только об одном: отдохнуть. А тут гора мусора у дверей. Прекрасно!
Она пошла на кухню, даже не взглянув на мать. Сумку хлоп на стул, крышку с кастрюли дзинь.
О, котлеты. Ну хоть что-то.
«Хоть что-то» Галина Ивановна так сжала полотенце, что костяшки побелели. В горле встал ком ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Ох, как хотелось закричать!
Рассказать, что её «ничегонеделание» началось в шесть утра, когда она по морозу шла на рынок за свежим мясом для тех самых котлет.
Что потом гладила Наташины офисные блузки, потому что «мам, у тебя лучше выходит, без складочек». Что квитанции оплачивала, час в очереди стояла, потому что у Наташи «нет времени на эту ерунду».
Что села она буквально полчаса назад!
Но она молчала. Потому что зачем? Наташа же не услышит. Она никогда не слышала.
Вспомнилось, как на прошлой неделе было. Наташа звонит с работы:
Мам, привет! Слушай, помнишь мою белую блузку, любимую? Я её в стирку кинула. Постирай, пожалуйста, мне завтра на встречу.
Наташ, она же с цветным лежит осторожно начала Галина Ивановна.
Ой, мам, ну достань! Что тебе, сложно? Ты же дома!
И достала. И отстирала. Вручную.
А история со шторами? Наташа зашла, носом повела:
У нас тут пыльно, мам. Дышать нечем.
И ушла в комнату, в телефон уткнулась. А Галина Ивановна на следующий день, кряхтя, лезла на стремянку, снимала те тяжёлые шторы.
Стирала, а потом гладила их, ещё влажные, прямо на весу чтобы ни одной складочки. Вечером Наташа зашла на кухню:
О, стало свежее. Молодец, мам.
И всё. «Молодец, мам». Как собаке: «Фас!» и та тапочки принесла.
Всю ночь Галина Ивановна лежала, глядя в потолок. Не плакала. Кажется, слёзы кончились.
Просто высохли где-то глубоко внутри, превратившись в горькую соль. А вместо них в душе росла звенящая пустота.
И вот, под самое утро, когда за окном посветлело, эта пустота вдруг стала решением. Чётким, холодным и простым, как морозный воздух за окном. Хватит. Её чаша терпения переполнилась.
На следующее утро Наташа проснулась не от привычного запаха кофе, а от едкой гари.
Она подскочила на кровати сердце в пятки ушло. В их квартире всегда пахло либо мамиными блинами, либо свежесваренным кофе. А сейчас будто проводка загорелась.
Босая, она выскочила на кухню, а там Картина маслом.
За идеально чистым столом, без крошек и кастрюль, сидела её мать. В красивом велюровом халате том самом, что «на особый случай берегла». С аккуратной причёской, будто в театр собралась. И медленно, с достоинством, пила чай из любимой кружки с васильками.
А на плите пусто. Ни каши, ни омлета. Только из тостера торчали два обугленных куска хлеба, как чёрные языки.
Мам? Что случилось? У нас пожар? выдохнула Наташа.
Галина Ивановна медленно оторвалась от книги. И улыбнулась такой светлой, спокойной улыбкой, что Наташу мороз по коже пробрал.
Доброе утро, дочка! голос ровный, ласковый. Нет, какой пожар. Я просто решила последовать твоему совету. И тоже немного «ничего не делать».
Наташа застыла, моргая.
То есть? А а завтрак?
А завтрак, дорогая, теперь твоя забота, кивнула мама, сделав глоток чая. Как и ужин. И обед на выходные. И уборка. И стирка. И, конечно же, вынос мусора, на последнем слове Галина Ивановна сделала лёгкий, но выразительный акцент.
Понимаешь, дочка, я свой вклад в этот дом уже внесла. Сорок лет на заводе, а потом вторая смена дома, бесплатно. Всё. С сегодняшнего дня я официально на пенсии. И не только государственной, но и домашней. А ты у нас теперь взрослая, самостоятельная хозяйка.
Наташа открыла рот и застыла. Она смотрела на мать, на её спокойное лицо, и не узнавала её. Куда делась её вечно суетливая, немного виноватая, всегда готовая сорваться на первый зов мамочка?
Перед ней сидела другая отстранённая, незнакомая женщина.
Ты ты шутишь? прошептала она.
А я похожа на шутницу? перевернула страницу мама.
Три дня спустя Наташа стояла на кухне перед сгоревшими пельменями и плакала. Слё
