«Что, вынести мусор тяжело? Ты же дома сидишь!» — бросила мне взрослая дочь. А утром мама «уволилась».

Что, трудно донести мусор? Ты же дома сидишь! бросила мне взрослая дочь. Утром мама «уволилась».

Мам, а что, вынести мусор было так сложно? Пакет уже третий день у дверей стоит. Ты же целый день дома, ничего же не делаешь!

Вот так с порога! Галина Семёновна замерла с полотенцем в руках. Только что вытерла последний из двенадцати бокалов в старом хрустальном серванте. Просто так, чтобы блестели. Чтобы в доме было уютно.

Она молча подняла глаза на свою дочку. Аню, свою взрослую, тридцатилетнюю, умную Анечку. В модном пальто, с дорогой сумкой, уставшую после офиса. Лицо красивое, но губы вечно сжаты будто лимон только что съела.

А у самой Галины Семёновны спина ноет коврики сегодня таскала, чистила, под диваном мыла. Колени болят новую Анину шёлковую блузку руками стирала, боялась в машинке испортить.

А пальцы? Пальцы до сих пор пахнут чесноком. Она же котлеты жарила куриные, Анины любимые, с нежным пюре. Аромат по всей квартире стоит такой домашний, тёплый

Я я закрутилась, Аню, тихо сказала Галина Семёновна. И сердце её упало куда-то в район ноющих коленей.

Ни тебе «спасибо, мам, как вкусно пахнет». Ни «как ты, не устала?» Сразу упрёк. Словно она не мать, а прислуга. Или робот-пылесос, у которого программа сбилась.

Ага, закрутилась фыркнула Аня, снимая свои дорогущие туфли прямо в коридоре. А я с восьми утра на ногах! Совещания, отчёты, начальник зверь. Домой приползаю мечтаю только об одном: отдохнуть. А тут гора мусора у входа. Прекрасно!

Она пошла на кухню, даже не взглянув на мать. Сумку хлоп на стул, крышку с кастрюли дзынь.

О, котлеты. Ну хоть что-то.

«Хоть что-то» Галина Семёновна так сжала полотенце, что костяшки побелели. В горле встал ком ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Ох, как же хотелось крикнуть!

Рассказать, что её «ничегонеделанье» началось в шесть утра, когда она по морозу тащилась на рынок за свежим мясом для этих самых котлет.

Что потом гладила те самые Анины офисные рубашки, потому что «мам, у тебя лучше получается, без складочек». Что квитанции ходила оплачивать, час в очереди простояла, потому что у Ани «нет времени на эту ерунду».

Что села она буквально полчаса назад!

Но она молчала. Потому что зачем? Аня же не услышит. Она никогда не слышала.

Вспомнилось, как на прошлой неделе было. Аня звонит с работы:

Мам, привет! Слушай, помнишь мою белую блузку, любимую? Я её в стирку бросила. Постирай, пожалуйста, мне завтра на встречу.

Аню, она же с цветными вещами лежит осторожно начала Галина Семёновна.

Ой, мам, ну достань! Что тебе, сложно? Ты же дома!

И достала. И постирала. Вручную.

А история со шторами? Аня зашла, носом повела:

Что-то у нас пыльно, мам. Дышать нечем.

И пошла в комнату, в телефон уткнулась. А Галина Семёновна на следующий день, постанывая, лезла на лестницу, снимала эти тяжёлые гардины.

Стирала, а потом гладила их, ещё влажные, прямо на весу чтобы ни одной морщинки. Вечером Аня зашла на кухню:

О, стало свежее. Молодец, мам.

И всё. «Молодец, мам». Будто собачке сказала: «Апорт!» и та принесла тапочки.

Всю ночь Галина Семёновна лежала, глядя в тёмный потолок. Не плакала. Кажется, слёзы закончились.

Просто высохли где-то глубоко внутри, превратившись в горькую соль. А вместо них в душе росла звенящая пустота.

И вот, под самое утро, когда за окном посветлело, эта пустота вдруг стала решением. Чётким, холодным и простым, как морозный воздух на улице. Хватит. Её чаша терпения переполнилась до краёв.

На следующее утро Аня проснулась не от привычного аромата кофе, а от едкого запаха гари.

Она аж подпрыгнула на кровати сердце в пятки ушло. В их квартире всегда пахло то мамиными блинами, то свежесваренным кофе. А сейчас будто проводка загорелась.

Она босиком выскочила на кухню, а там Картина маслом, настоящий сюрреализм.

За идеально чистым столом, без крошек и кастрюль, сидит её мама. В красивом велюровом халате том самом, что «на особый случай берегла». С аккуратной причёской, будто в театр собралась. И не спеша, с достоинством, пьёт чай из своей любимой чашки с незабудками. И читает книгу.

А на плите пусто. Ни каши, ни омлета. Только из тостера торчат два обугленных куска хлеба, как чёрные языки. Вот он источник вони.

Мам? Что случилось? У нас пожар? выдохнула Аня, озираясь.

Галина Семёновна медленно оторвалась от книги. И улыбнулась такой светлой, спокойной, почти блаженной улыбкой, что Аню мороз по коже пробежал.

Доброе утро, дочка! голос у мамы ровный, ласковый. Нет, какой пожар. Это я просто решила воспользоваться твоим вчерашним советом. И тоже немного «ничего не делать».

Аня застыла, моргая.

В смысле? А а завтрак?

А завтрак, дорогая, теперь твоя забота, кивнула мама, отхлебнув чай. Как и ужин. И обед на выходные. И уборка. И стирка. И, конечно же, вынос мусора, на последнем слове Галина Семёновна сделала лёгкий, но выразительный акцент.

Понимаешь, Анечка, я свой вклад в этот дом уже внесла. Сорок лет на заводе от звонка до звонка, потом вторая смена дома, бесплатно. Всё. С сегодняшнего дня я официально на пенсии. И не только государственной, но и домашней. А ты у нас теперь взрослая, самостоятельная хозяйка.

Аня открыла рот и застыла. Она смотрела на маму, на её спокойное лицо, и

Оцените статью
«Что, вынести мусор тяжело? Ты же дома сидишь!» — бросила мне взрослая дочь. А утром мама «уволилась».
Когда мечты разбиваются: история одной судьбы