«Ешь мой борщ, а не ту похлёбку, что твоя жена наварила!» — с победоносной улыбкой провозгласила свекровь, Нина Степановна, моему мужу, водружая перед ним дымящуюся тарелку. Её голос дрожал от убеждённости, будто она спасает сына от верной гибели. Но эта сцена, полная упрёков и вмешательства, стала последней каплей, обнажив пропасть между нами.
«Ты только глянь, какая пыль у вас в углах!» — начала она, едва переступив порог, проводя пальцем по комоду и демонстративно показывая мне серый налёт, будто улику. — «Как тебе не стыдно, Арина? Ребёнок дышит этой гадостью! В таких условиях жить нельзя! Давай, бери тряпку, я сама всё приберу, раз ты не справляешься!» Я онемела от её напора. В Екатеринбурге, где мы жили, пыль — обычное дело, но Нина Степановна видела во мне угрозу своему идеальному миру. Молча я взяла ведро и губку, чувствуя, как внутри закипает обида.
Она принялась мыть полы, а через полчаса, устало плюхнувшись на диван, начала поучать: «Вот так должен выглядеть дом! Видишь, Арина?» — гордо ткнула пальцем в сторону сверкающего паркета, будто я никогда не держала швабру в руках.
«Всё так же, как и было, — ответила я, сдерживая раздражение. — Ничего не изменилось».
«Конечно, тебе не видно! — фыркнула она. — У тебя так никогда не бывало! А это что за вонь? Опять что-то варишь?»
«Да, щи», — коротко бросила я, надеясь избежать новых придирок.
«Какие щи? Капуста там есть?» — потребовала она, как следователь на допросе.
«Кислая капуста», — ответила я, уже предчувствуя грозу.
«Кислую капусту?! — её брови взлетели до лба. — Ты что, забыла, что Дмитрий её ненавидит? Это же невозможно есть! Сейчас я сама приготовлю, а то ты мужа голодом заморишь!»
Она встала, бросив на меня убийственный взгляд. «Ну и невестка мне досталась! — вздохнула она. — Ни убрать, ни накормить. Всё за тебя делать приходится! Как вы без меня вообще выживаете?» Не дождавшись ответа, она тут же нашла новую цель: «А это что за вялые цветы? Ты не боишься, что у ребёнка аллергия начнётся? Выброси немедленно!»
«Зачем? — возразила я. — Они ещё живые, и аллергии у Саши нет».
«Ах, вот как? — её голос стал ледяным. — Подожди, придёт Дмитрий, я ему всё расскажу, и он тебе объяснит, как надо жить!»
Я сглотнула ком в горле, зная, что вечер будет тяжёлым. Когда Дима вернулся с работы, Нина Степановна встретила его сияющей улыбкой. «Сынок, посмотри, как дом сияет! — заявила она. — У вас так никогда не было!»
Дмитрий огляделся, пожал плечами: «Вроде как всегда».
«Да не «как всегда»! — возмутилась она. — Твоя жена ничего не делает, приходится мне за неё убирать! Я даже борщ тебе сварила, иди на кухню, покормлю!» Она налила ему тарелку своего варева, а я стояла в стороне, чувствуя себя лишней в собственном доме.
«Мам, а где кислая капуста? — вдруг спросил Дмитрий, попробовав её борщ. — Ты же знаешь, что брат её терпеть не может, а я обожаю! Слушай, тебе, наверное, пора. Отдохни немного, вижу, устала».
Я не сдержала улыбки, а Нина Степановна покраснела, как рак. Её план провалился, и она, скрипя зубами, стала собираться. «Ну и ладно!» — буркнула она, хлопнув дверью. С тех пор она больше не приходила с наставлениями, и я вздохнула свободнее. Спасибо Диме — он умел ставить точку в её нападках.
Но в тот вечер, глядя на закрытую дверь, я не могла избавиться от горечи. Нина Степановна не просто придиралась — она пыталась вытеснить меня из моей же жизни, из моего дома. Её слова, её взгляды были полны презрения, будто я недостойна быть женой её сына. И хотя мы с Димой справились, её упрёки ещё долго звенели в ушах, напоминая, что для неё я — чужая. Любовь к мужу и сыну грела сердце, но тень её недовольства витала рядом, готовая вернуться в любой момент.
Жизнь научила меня: чужие ожидания — не твоя ноша. Главное — знать, кто в твоём доме хозяин.
