Двадцать лет боли и предательства: как родня мужа превратила мою жизнь в кошмар
Когда я в последний раз захлопнула дверь своей московской квартиры, мне казалось, что начинается новая, светлая глава жизни. Я улетала не просто в другой город, а в Петербург чтобы стать женой. Не просто женой, а супругой уважаемого человека интеллигента, разведённого, зрелого, который ради меня оставил прошлую семью. Свадьба в Исаакиевском соборе, под шпилями северной столицы, казалась началом сказки. Зависть подруг, восхищение знакомых, светские вечера, фуршеты, фотографии в журналах казалось, судьба наконец подарила мне то, о чём мечтает каждая женщина. Но я и представить не могла, что всё это окажется красивой обёрткой, под которой скроются годы страданий, предательства и одиночества.
Аркадий был старше меня на четверть века. Детей у нас не было мне было под сорок, а он уже начал сдавать здоровьем. Его взрослые дочери, ровесницы мне, Алевтина и Валерия, с первого дня смотрели на меня с презрением и холодом. В моих глазах они были наглыми, избалованными, с вечно протянутой рукой. Они приходили в наш дом, уносили картины, сервизы, статуэтки. И ни разу не спросили разрешения. Аркадий молчал. Молча позволял обирать нас его новую жену и новый дом. Он жил со мной, но продолжал платить алименты бывшей супруге. Да, всё было прописано в брачном контракте. Пока мы скромно снимали квартиру, его экс-жена наслаждалась родовой дачей и ежемесячными переводами с его пенсии. Я варила ему борщи, сидела у постели, когда он не мог встать, а деньги уплывали в прошлое.
Когда он заболел, вся наша роскошная жизнь рухнула. Не было ни яхт, ни путешествий только таблетки, капельницы и унижение. А после его смерти? Его дочери ворвались в наш дом и выгребли всё, что сочли «семейным». Выломали дверь шкафа, утащили кресло, даже самовар. Я молчала. У меня не было сил бороться. Всё, что осталось фамилия, которую я носила, как клеймо, и крохотная квартирка в Мытищах, сданная в аренду. Только эти деньги и позволяют мне выживать, потому что в Петербурге я просто одна из многих, ютящихся в муниципальной однушке. Соцслужбы то и дело проверяют, не вру ли я, не подрабатываю ли где-то тайком. Я живу как под микроскопом, среди чужих лиц, в холоде и вечном полумраке.
А когда приезжаю в Москву, в свою каморку, соседи смотрят на меня как на «питерскую», с лёгкой завистью. Никто не знает, что я приезжаю не отдыхать, а просто дышать. Здесь, в своём углу, я чувствую себя живой. Здесь меня не упрекают, не обирают, не следят за каждым шагом. Здесь моя тишина. И как бы ни звонили мне подруги, завидуя моему «северному счастью», я знаю, каков Петербург на самом деле не город белых ночей, а город одиночества.
У меня нет детей. Нет родных. Только приятельницы, которые приезжают в гости переночевать и воспользоваться бесплатной «культурной» крышей. Потом исчезают. Остаётся скайп, разговоры по домашнему телефону и пустота. Я живу на грани между двумя городами, двумя жизнями, двумя мирами. Порой хочется всё бросить и вернуться насовсем. Но куда? К кому? Всё уже прожито, потеряно, предано. Осталось только одно терпение.
Может, судьба всё же смилуется. Может, хоть на старости лет я поживу так, как мечтала. Пока я просто держусь. Стиснув зубы. Как блокадник. В Петербурге.
