Нашему сыну уже 28, а он всё ещё ютится с нами. С каждым днём эта ситуация давит как гиря на душу. Сереже скоро тридцать, а он будто застрял в детстве — в своей комнате, с нами. Это не временная передышка, а настоящий перманентный статус. Он упёрся рогом и не собирается съезжать. А мы с супругом всё чаще чувствуем себя не родителями, а этакими домиками для взрослого ежа — колко, тесно, но выгнать жалко.
Сережа с пелёнок был не от мира сего. Во дворе не шлялся, в шумных компаниях не околачивался. Всё детство — заперт в комнате с паяльником, кучей винтиков и разобранным на запчасти радиоприёмником. Мы радовались: мальчик не болтается по подворотням, умные вещи делает. Чего ещё желать?
Но тревога подкралась незаметно. За этим тихим фасадом скрывалось полное отсутствие интереса к людям. Мы судорожно записывали его в кружки, толкали в спорт — отнекивался, как чёрт от ладана. Никакого контакта.
Пока не появился Ваня — соседский парень, такой же технарь-одиночка. Они с Сережей сразу нашли общий язык: чинили, паяли, потом вместе в техникум подались, а после открыли мастерскую по ремонту электроники.
Мы, само собой, грезили: вот сын встанет на ноги, девушку приведёт, семью заведёт. Но Сережа будто клятву дал избегать отношений. Я даже пыталась сватать его — знакомых дочек в гости зазывала. Бесполезно.
А потом в мастерскую зашла Оля — сгоревший утюг принесла. Сережа потом признался: сердце ёкнуло, как пробка от шампанского. Сам, без подсказок, номер у неё выпросил. Через полгода сыграли свадьбу. Мы с мужем чуть с ума от радости не сошли.
Но счастье оказалось короче русской зимы. Брак развалился через два года. Почему — Сережа так и не объяснил. Просто собрал чемодан и вернулся к нам. Как тень: молчаливый, потухший.
Сначала валялся на диване, будто прибитый. Потом включил тяжёлый рок на полную громкость — люстры колебались. Потом нашел утешение в бутылке. И наша жизнь превратилась в ад. Мы ходили по квартире на цыпочках, как по минным полям. Он не работал, не общался, на все уговоры реагировал, как стена.
Вытащил его Ваня — единственный, кого Сережа ещё слушал. Буквально за шкирку приволок обратно в мастерскую. Сопротивлялся, конечно, но постепенно втянулся. Сначала на пару часов, потом до догонялок задерживался, а через пару месяцев снова ушёл в работу с головой.
Прошло два года. Сережа ожил: работает, даже с девчонками иногда общается. Да, всё ещё живёт с нами. Но мы больше не лезем с советами, не причитаем: «Ну когда же внуки?!» Поняли — чем сильнее давишь, тем дальше он уползает в свою раковину.
Теперь просто ждём. Молчим. Верим. Может, именно эта тишина и станет тем, что поможет ему наконец расправить крылья.
