Наша невестка хищница в розовом. Она ждёт не дождётся, когда мы умрём, чтобы прибрать к рукам нашу квартиру.
Писать эти строки мне больно. Не потому, что хочу очернить родню, а потому что сама не верю, до чего дожили: сижу на кухне, прижимая вышитую бабушкину подушку, и шепчу мужу, что, похоже, завещаем жильё храму. Да, именно так не сыну, не внукам, а церкви. Потому что иначе эти стены, выстраданные нами, достанутся женщине, которая вписалась в нашу жизнь, как вор в тёмный переулок без стука, с холодной ухмылкой и готовым планом.
Меня зовут Людмила Семёновна, мне 68, живу с мужем в центре Воронежа в трёшке, купленной двадцать лет назад. Тогда продали гараж, выгребли последние накопления, влезли в долги каждый угол здесь пропах нашими слезами, страхами, мечтами. Растили сына, грезили, что приведёт он однажды девушку добрую, умную, честную. Такую, что не просто в дверь войдёт, а в душу. Но вышло иначе.
Пять лет назад наш Алёша единственный сын впервые привёл Настю. С первого взгляда поняла: чужая. Не из-за манер, не из-за слов. Из-за глаз. В них не было тепла, только холодный блеск, будто передо мной не живой человек, а зеркало, отражающее выгоду.
Алёша, будто под гипнозом, ловил каждое её слово. Скажет он тает. Предложила замуж через неделю были в ЗАГСе. На мои робкие уговоры подождать, присмотреться огрызнулся. Кричал о любви. А я молчала. Боялась потерять его.
После свадьбы сняли они квартиру. Мы не лезли, помогали деньгами, продуктами, вещами. Но с каждым визитом Настя позволяла себе всё больше. Колкости, пренебрежительные взгляды, прозрачные намёки. А Алёша? Сидит, улыбается. Будто и правда верит, что его жена ангел во плоти.
А на прошлый Новый год случилось то, от чего до сих пор сердце сжимается. Накрыли стол холодец, селёдку под шубой, пироги с капустой. Хотела, чтобы праздник был по-семейному тёплым. А за ужином, будто невзначай, говорю:
Может, подумаете о своём жилье? Пока молодые, ипотека не страшно. Поддержим.
Настя, даже бровью не повёв, отвечает:
А зачем? У вас же трёшка. Всё равно наша.
В груди будто лёд пронзил. Смотрю на неё и вижу не невестку, не мать будущих внуков, а крысу в дорогой помаде. И самое страшное Алёша промолчал. Даже не попытался остановить! Только фыркнул, будто это шутка.
После их отъезда мы с Мишей, моим мужем, до утра просидели на кухне. Он, всегда сдержанный, впервые за сорок лет сказал сквозь зубы:
Всё. Хватит.
И тогда мы впервые серьёзно заговорили о завещании. Решили: если так пойдёт и дальше, квартира достанется храму, где мы венчались и крестили сына. Не из злости. А чтобы наша любовь, вложенная в эти стены, не стала добычей для той, у кого вместо сердца кошелёк.
Всю жизнь мечтали передать сыну дом, где будут бегать внуки, где пахнет пирогами и слышен смех. Но не такой ценой.
Думаю: сказать Алёше правду? Но если скажу потеряю его. А если промолчу буду каждую ночь ворочаться, зная, что Настя уже мысленно переставляет мебель. Больно. Унизительно.
Остаётся верить в чудо что очнётся. Поймёт, что им играют. Но с каждым днём надежда тает. Он как щенок, вертящийся у ног чужой хозяйки. А она дергает поводок, когда захочет.
Быть может, кто-то сталкивался с подобным? Подскажите, как поступить? Ведь нет горше муки, чем видеть, как родная кровь превращается в марионетку ради той, что ждёт не твоей старости, а твоего гроба чтобы поскорее примерить ключи от твоей жизни.
Подскажите. Пока не поздно. Пока мы ещё дышим.
А жизнь учит: иногда самое дорогое надо защищать даже от тех, кого любишь. Иначе отдашь не только квартиру, но и душу.
