Муж настоял, чтобы мы усыновили ребенка его брата, а через 15 лет ДНК-тест показал, что это его родной сын.

Конверт из лаборатории казался невесомым, но давил на кухонный стол, будто гранитная плита. Я смотрела на него, не решаясь открыть. Пятнадцать лет. Пятнадцать лет я была матерью. Любящей, заботливой, настоящей. А теперь ответ на вопрос, кем я являюсь на самом деле, лежал в этом тонком бумажном прямоугольнике.

Все началось с пыли и решения разобрать хлам. Письменный стол мужа, массивный и темный, давно просился на дачу. Разбирая ящики, под кипой пожелтевших счетов и гарантийных талонов, я нащупала неровность. Фальшивое дно.

А под ним небольшая, плотно закрытая шкатулка из темного дерева. Внутри лежал альбом. Не наш семейный, с пухленьким Лешей на качелях и мной с глуповатой улыбкой. Другой. В гладком кожаном переплете, без единой подписи.

На первой же странице Катя, жена его покойного брата. Она смеялась, запрокинув голову, а летнее солнце играло в ее светлых волосах.

Сергей стоял рядом, но смотрел не в камеру, а на нее. И этот взгляд, я его жена видела впервые. В нем была отчаянная, жадная нежность, которую он никогда не адресовал мне.

Я перелистывала страницу за страницей, и воздух в комнате становился густым, липким. Вот они у реки, вот он незаметно поправляет ей выбившуюся прядь. Подписи его знакомым, уверенным почерком были кратки и мучительно честны. *«День, когда я был счастлив»*. *«Ее смех»*. *«Моя Катя»*.

Не «Катя и Андрей». Не «наша семья». *Моя*.

Я вспомнила тот день после аварии. Пустой, стеклянный взгляд Сергея. Его монотонный, непреклонный голос, пробившийся сквозь вату моего собственного горя.

Мы заберем Лешу. Он будет нашим сыном.

Я не спорила. Горе глушило. Казалось, это единственное правильное, благородное решение спасти осиротевшего пятилетнего мальчика, окружить его любовью. *Нашей* общей любовью. Я думала, мы делим одно горе на двоих. Оказалось каждый оплакивал свое.

Я закрыла альбом. Руки не дрожали. Внутри все оцепенело, превратилось в холодный, острый кристалл. Предательство не кричало оно работало методично, отравляя прошлое.

Вечером Сергей вернулся с работы. Обычный ритуал: поцелуй в щеку, сумка на стул, шаг на кухню.

Что-то Леша не звонит. Совсем закрутился с сессией.

Звонил, ствльно ответила я, помешивая рагу. Запах специй вдруг стал удушливым. Сказал, сдал все экзамены.

Он удовлетворенно кивнул, наливая себе воды.

Молодец, весь в меня. Упорный.

Я посмотрела на его затылок. Раньше я видела в нем родного человека. Теперь чужого мужчину, который пятнадцать лет водил меня по лабиринтам своей лжи.

*Упорный*. Конечно.

Ночью, когда он уснул, я тихо прошла в комнату Леши, пустовавшую на время каникул. Взяла его расческу с комода, выдернула несколько волос. Потом вернулась в спальню и достала из стакана зубную щетку мужа. Два маленьких пакетика. Две судьбы.

Утром я отвезла их в лабораторию. Девушка на ресепшене профессионально улыбнулась:

Результат будет готов через три дня. Прислать на почту?

Нет, покачала головой. Я хочу получить лично.

И вот он передо мной. Я подцепила край конверта ногтем. Бумага поддалась слишком легко.

Я вытащила сложенный вдвое лист. Пальцы двигались, будто деревянные. Строки с цифрами и терминами плыли перед глазами, но я искала только одно предложение. Вот оно, в самом низу, выделенное жирным.

*Вероятность отцовства: 99,9%*

Мир не рухнул. Небо не упало на землю. Я просто сидела за кухонным столом, и ровное гудение холодильника казалось единственным звуком во Вселенной.

Я аккуратно сложила лист, положила обратно в конверт и спрятала в ту самую шкатулку с альбомом. На место преступления.

Следующие дни превратились в странный, тягучий спектакль. Я стала идеальной женой. Улыбалась, готовила его любимые блюда, спрашивала, как прошел день. Я наблюдала. И вспоминала.

В памяти всплыл старый разговор. Прошло больше десяти лет. Мы только вернулись от репродуктолога. Снова вердикт: *«С вами все в порядке. Это психологическое»*. Я рыдала в машине, а Сергей гладил меня по руке и говорил: *«Ну что ты, Тань. Не получится и ладно. Главное, что у нас есть Леша. Он наш сын»*. Тогда его слова казались поддержкой. Теперь я слышала в них расчет. Ему просто не нужен был еще один ребенок. Зачем, если его родной сын уже рядом?

Я смотрела, как он разговаривает по телефону с Лешей. Как хмурит брови точь-в-точь как наш сын. Как смеется, запрокидывая голову. Раньше я считала это семейным сходством братьев. Теперь видела источник. Каждая черта, каждый жест Леши, которые я принимала за наследие покойного дяди, теперь кричали об обратном.

Чего ты в последнее время такая задумчивая? спросил Сергей как-то вечером, когда мы смотрели фильм. Он попытался обнять меня.

Я не отстранилась, но и не ответила на объятия. Мое тело было чужим.

Просто устала. Наверное, погода влияет.

Ага, что-то все какие-то вялые, легко согласился он. Леша тоже жаловался, что голова болит. Я ему: *«Это из-за твоих компьютеров»*. А он мне: *«Пап, ну ты как из прошлого века»*.

*«Пап»*. Это слово резануло. Леша с пяти лет называл его папой. И я радовалась этому, гордилась, что смогли дать ребенку новую семью. Какая же я была наивная.

Самым болезненным было лицемерие Сергея. Он часто вспоминал брата.

Андрей бы гордился Лешей, говорил он с тяжелым вздохом, глядя на фото, где они были вместе. Он так мечтал о сыне. Хорошо, что мы смогли для него сохранить частичку.

Он говорил это, глядя мне прямо в глаза. И в его взгляде не было и намека на сомнение. Он либо действительно верил в свою ложь, либо был гениальным актером. Это сводило с ума.

Я чувствовала себя запертой в комнате с кривыми зеркалами, где каждое отражение