Наша невестка волчица в шёлковом платье. Мне больно это признавать, но сердце подсказывает: она считает дни до нашей смерти, чтобы прибрать к рукам нашу квартиру.
Меня зовут Татьяна Ивановна, мне 68 лет, живу с мужем в центре Ярославля в просторной трёшке, которую мы выстрадали всей жизнью. Продали гараж, откладывали копейку к копейке, брали кредит каждый угол здесь помнит наши слезы, надежды и усталость. Мы растили сына, мечтали, что однажды он приведёт в дом девушку добрую, скромную, с душой. Такую, которая станет не гостьей, а родной. Но судьба распорядилась иначе.
Три года назад наш Ваня познакомил нас с Алиной. С первого взгляда я поняла чужая. Не по крови, а по духу. Громко смеётся, говорит уверенно, глаза блестят, но не теплом холодным блеском стали. Ваня, мой тихий, рассудительный сын, будто под гипнозом: она скажет он бежит. Предложила замуж через месяц уже расписались. На мои робкие слова: «Погоди, сынок, узнайте друг друга», он отмахнулся: «Мама, ты просто её не понимаешь». Я смолчала. Боялась потерять его.
После свадьбы они снимали квартиру. Мы помогали деньгами, продуктами, водились с их ребёнком. Но с каждым визитом Алина позволяла себе всё больше: то посуду мою критикует, то обои устаревшие, то «почему вы до сих пор живёте одни в такой халяве?». А Ваня? Молчит. Будто и не замечает.
А потом был тот вечер. Пригласили их на ужин, я готовила весь день курицу с гречкой, селёдку под шубой, блины. Хотела тепла, уюта. За столом осторожно предложила:
Может, возьмёте ипотеку? Мы поможем с первоначальным взносом.
Алина даже бровью не повела:
Зачем? У вас же трёшка. Всё равно наша.
У меня в груди будто лёд пронзил. Гляжу на неё и вижу не невестку, а хищницу в глянцевом лаке. А Ваня? Засмеялся, будто это шутка.
После их ухода мы с мужем, Сергеем Петровичем, сидели на кухне. Он, человек сдержанный, вдруг сказал:
Так не пойдёт. Квартиру в храм.
Впервые заговорили о завещании. Не из злости из боли. Не хотим, чтобы стены, в которые вложили душу, достались той, у кого в глазах только цифры.
Всю жизнь мечтали передать сыну дом, где будут расти внуки, где пахнет пирогами и слышен смех. Но не ценой его слепоты.
Иногда думаю: сказать Ване правду? Но знаю рассоримся навсегда. А молчать будто ждать, когда эта женщина начнёт мерять наши комнаты шагами.
Остаётся надеяться, что сын очнётся. Но дни идут, а он всё глубже в её сетях.
Быть может, кто-то подскажет, как быть? Как спасти сына, не потеряв его? Ведь самое страшное не смерть, а видеть, как твоя кровь становится чужим человеком ради той, что считает не дни вашей жизни, а квадратные метры.
Пока не поздно. Пока мы ещё дышим.
Жизнь учит: иногда любовь это не дать, а вовремя остановить. Даже если это больно.
