Чтобы избежать позора, она согласилась жить с горбатым мужиком… Но когда он шепнул свою просьбу на ухо, она опустилась на стул.
— Ваня, это ты, родной?
— Да, мам, я! Прости, что так поздно…
Голос матери дрожал от волнения и усталости, пробиваясь сквозь темноту прихожей. Она стояла в поношенном халате, с керосиновой лампой в руке — будто ждала его всю ночь напролёт.
— Ванюшка, золотце моё, где ты пропадал до ночи? Уже все петухи пропели, звёзды в небе — как глаза волков в лесу…
— Мама, мы с Серёгой занимались. Контрольная завтра… Время незаметно прошло. Не сердись. Ты же знаешь, как у тебя сон чуткий…
— А может, к девчонке бегал? — вдруг прищурилась она. — Уж не влюбился ли?
— Мам, ну что за чушь! — рассмеялся Ваня, ставя ботинки у порога. — Какая девчонка захочет такого, как я? Горбатый, с руками, как у гориллы, да и лицо — будто гнездо воробья растрёпанное…
Но в её глазах мелькнула боль. Она не сказала, что видит в нём не уродца, а сына, которого вырастила в нищете, в холоде, в одиночестве.
Ваня и правда был не красавец. Низкорослый, согнутый, с длинными, как у обезьяны, руками, свисающими до колен. Голова — большая, с торчащими во все стороны волосами, будто одуванчик на ветру. В детстве его дразнили «лешим», «карликом», «чудом природы». Но он вырос — и стал больше, чем просто человек.
Они с матерью, Татьяной Ивановной, приехали в эту деревню, когда ему было десять. Бежали из города — от нищеты, от стыда. Отца посадили, мать бросила. Остались вдвоём. Двое против всего мира.
— Не жилец твой Ванька, — ворчала баба Нюра, глядя на хилого мальчишку. — Скоро земля его примет, и следа не останется.
Но Ваня не исчез. Он вцепился в жизнь, как корень в скалу. Рос, работал, терпел. А Татьяна — женщина с сердцем из стали и руками, изуродованными на ткацкой фабрике, — шила на всю деревню. Двенадцать часов в день, год за годом, пока не сломалась сама.
Когда она слегла, Ваня стал для неё всем: и сыном, и сиделкой, и кормильцем. Мыл полы, варил щи, читал вслух старые газеты. А когда она умерла — тихо, как угасает свеча, — он стоял у гроба, стиснув зубы, и молчал. Слёз уже не было.
Но люди не забыли. Соседи приносили еду, давали старые вещи. А потом — неожиданно — к нему стали приходить. Сначала пацаны, увлечённые радиотехникой. Ваня работал в сельском клубе — чинил приёмники, настраивал антенны. У него были золотые руки, хоть и неуклюжие с виду.
Потом появились девушки. Сначала — просто посидеть, выпить чаю с вареньем. Потом — задерживались. Смеялись. Говорили.
И однажды он заметил: одна из них — Людмила — всегда уходила последней.
— Ты не спешишь? — спросил он как-то, когда все уже разошлись.
— Мне некуда спешить, — тихо ответила она, глядя в пол. — Мачеха дома меня ненавидит. Братья — грубые, злые. Отец пьёт, а я для них — лишний рот. Живу у подруги, но и там не навсегда… А у тебя… здесь спокойно. Здесь я не чувствую себя одинокой.
Ваня посмотрел на неё — и впервые понял, что может быть нужен.
— Живи у меня, — сказал он просто. — Мамина комната пустует. Ты будешь хозяйкой. А я… я ничего не попрошу. Ни слова, ни взгляда. Просто будь здесь.
Люди заговорили. Шептались за спиной.
— Горбун и красавица? Смех да и только!
Но время шло. Людмила убирала дом, варила борщ, улыбалась. А Ваня — работал, молчал, заботился.
И когда она родила сына, мир перевернулся.
— На кого похож? — спрашивали в деревне.
Но мальчик, Алёша, смотрел на Ваню и говорил: «Папа!»
И Ваня, который никогда не думал, что станет отцом, вдруг почувствовал, как в груди загорается крошечное солнце.
Он учил Алёшу чинить розетки, ловить рыбу, читать по слогам. А Людмила, глядя на них, говорила:
— Тебе нужно найти себе женщину, Ваня. Ты ведь не один.
— Ты мне, как сестра, — отвечал он. — Сначала тебя замуж выдам. За хорошего, честного. А там… посмотрим.
И такой человек нашёлся. Молодой, из соседнего села. Работящий. Свадьбу сыграли. Людмила уехала.
Но однажды Ваня встретил её на дороге и сказал:
— Хочу попросить… Оставь мне Алёшу.
— Что? — изумилась она. — Зачем?
— Я знаю, Люда. Когда родятся свои дети, сердце меняется. А Алёша… он не твой по крови. Ты забудешь его. А я… я не смогу.
— Я не отдам!
— Не отнимаю, — тихо сказал Ваня. — Будешь забирать в гости, когда захочешь. Просто пусть живёт со мной.
Людмила задумалась. Потом позвала сына:
— Алёшенька! Подойди! Скажи: с кем ты хочешь жить — со мной или с папой?
Мальчик подбежал, сияя глазами:
— А нельзя, как раньше? С мамой и папой вместе?
— Нет, — грустно ответила Людмила.
— Тогда я с папой! — выпалил он. — А ты, мам, приходи в гости!
Так и решилось.
Алёша остался. А Ваня — стал отцом по-настоящему.
Но однажды Людмила пришла снова:
— Нас переводят в город. Я забираю Алёшу.
Мальчик закричал, вцепился в Ваню:
— Никуда не поеду! Я с папкой! Я с папкой!
— Ваня… — прошептала Людмила, глядя в пол. — Он… он не твой.
— Я знаю, — сказал Ваня. — Я всегда знал.
— А я всё равно убегу к папе! — кричал Алёша, захлёбываясь слезами.
И он убегал. Каждый раз.
Их забирали — он возвращался.
В конце концов Людмила сдалась.
— Пусть остаётся, — сказала она. — Он выбрал.
А потом — новая
