Через дырявую сетку забора пробивается худенькая детская рука, тянется к спелой землянике. Я притворяюсь, что не замечаю, пропалываю грядки.
— Здравствуйте, тётя Галя! — звенит тонкий голосок Алёшки.
— Здорово, зайка, — улыбаюсь я. — Заходи, поможешь ягоды собрать.
Сетка провисла, я приподнимаю край, и ко мне в гости влетает Ангел — так я зову Алёшку. Вслед за ним, тяжело дыша, протискивается огромный пёс Гром, вдвое больше хозяина. Ставлю посреди грядки большую миску. Алёшка срывает самые крупные ягоды. У него светлые волосы, голубые глаза, острые лопатки, будто крылья за спиной. Оттого и Ангел. Ему пять. Добрый, смышлёный.
— Алёш, а чего мама утром кричала?
— Да так, хотела табуретки покрасить, а я банку опрокинул, — отвечает он. — Домик Грому хотел сделать красивым, да не удержал.
— Пустяки. Сейчас чайку попьём, новую краску купим.
Мой Ангел без напоминаний моет руки и садится за стол. Любит сидеть у окна. Из угощений выбирает землянику со сливками и тёплую ватрушку. Сахарная пудра остаётся у него на губах, как сладкие усы. На коврике у двери лежит Гром. Он знает правила: ждёт, не попрошайничает. Ему достаётся сырник. Пёс смотрит на одинокую оладушку, потом на нас — с немым укором: «И это всё?» Мы смеёмся, и я ставлю перед ним миску щей. Гром великодушно прощает нас и медленно приступает к еде.
Через час идём из магазина с двумя банками краски — белой и зелёной. Солнце палит, небо безоблачно. Забегаю домой, переодеваюсь, складываю в пакет оставшиеся ягоды и ватрушки. На крыльце Алёшкиного дома сидит бабушка. Она ослепла два года назад. Мой Ангел аккуратно поправляет ей платок, заправляет выбившиеся волосы. Кладу ей на колени чашку с земляникой — знаю, любит.
На веранде красим табуретки, потом — будку Грома. Теперь она зелёная. Алёшка доволен, пёс — безразличен.
С работы возвращается Ольга, мама Алёшки. Хвалит сына, зовёт всех за стол. Алёшка берёт бабушку за руку, ведёт в дом. Кормит её гречневой кашей, терпеливо, без спешки. Чай старушка пьёт сама, с вареньем. По дому ходит уверенно — знает каждую скрипучую половицу. Ольга работает в придорожной столовой, в двух километрах. Если вечерняя смена — приходит поздно. Надежда только на сына.
Краем глаза наблюдаю, как Алёша уплетает кашу с маслом. Выпив чай, идёт смотреть мультики. Ребёнок — и уже мужчина. Или мужчина — но ещё ребёнок?
Может подмести пол, помыть посуду, помочь бабушке одеться, накормить её. Носит дрова — по два полена, воду — маленьким ведром. Любит своего пса. А ещё может горько заплакать, если мать несправедливо обругает. Или заливаться смехом, когда купается в реке, и брызги взлетают до самого солнца.
Ольга провожает меня до калитки. Прошу не кричать на Алёшку. Он мужчина — не унижай. Береги его. Ищи повод похвалить.
Она начинает жаловаться: жизнь тяжёлая, мать слепая, зарплата маленькая.
Отвечаю: свой дом, мать рядом, работа есть, сын — помощник, сама здорова. Цени, что имеешь, на других не оглядывайся.
Ольга улыбается и машет на прощание.
Мои уроки не проходят даром — в пять лет Алёша уже бойко читает бабушке «Царевну-лягушку». А в тихие вечера мы идём с удочками на реку. Солнце, будто спелый подсолнух, медленно катится за лес, рассыпая последние лучи. Облака светятся снизу, как золото. Всё затихает, отдыхает от дневной суеты. Рыба не боится нашего смеха — и вот уже парочка карасей плещется в ведре. Ужин моему коту обеспечен…
…Сегодня ко мне прилетел Ангел. Ему уже сорок два. Уважаемый врач, хирург. Раз в год навещает могилы матери и бабушки, а потом, с гостинцами, заходит ко мне. Все зовут его Алексей Иванович, но я-то знаю: это Ангел. Большой, широкоплечий и добрейший. В любое время года ставит на стол лукошко земляники, садится на своё место у окна и улыбается. Пьёт чай с ватрушками, выходит на крыльцо покурить, а прощаясь, обнимает меня своими большими, тёплыми крыльями…
