Темная душа матери и наивный сын
– Рома, как же мне стыдно! Эта квартира – моя единственная пристань, никому и негде жить! – Мария Андреевна всплеснула руками, опускаясь на стул. Ее сухие пальцы нервно теребили платок. – Куда деваться старой женщине? Где мне теперь обрести покой?
– Мама, что ты себе придумала? Разве я хотел с ней познакомить? Просто хотела подружиться с Мариной, – растерянно повторил Роман, прищурившись. Его густые брови нахмурились над пыткой синевы глаз.
– А ты думал, я глупа, сынок? Вы, молодые, приглашаете пассий к родителям – благословение берем, а потом – хоп! И вдруг пропали! Кто мне потом крышу на голове держать? – Мария Андреевна выудила из халата платок, сморщила нос, словно застенчиво стирая слезы, что так и не появились.
– Никто не исчезнет, это не фильм… – Роман нервно хохотнул, отодвигая стул.
– Поначалу все так говорят, – ее губы изогнулись в тонкой улыбке, показавшей желтоватые зубы. – Но я тоже когда-то жилом месте светилась. И сорок лет прошло.
Молодого парня обожгла внезапная головная боль. Выводы матери о брачных намерениях, остроумные штуки в стиле советских сериалов – все это напоминало рутину.
– Может, Марина придет… позже? – проговорил он, выйдя на лестничную площадку. За спиной гремел стоящий на кухне сковородок удар. – Да, прости. Намедни опять моя мать…
Вернувшись, Роман застал Марью Андреевну в привычной позе: напевала «Старый балалайку» и хлопотала около плиты. Стенки дымились острым ароматом борща – ее любимого кушания.
– Погодила? Вот и хорошо! Устроила тебе почетное место! – Она щелкнула ложкой, с ужасом глядя, как Роман ворошит ложкой. – Съешь, глупый. Худобы в тебе пора бы не было.
– Мама… – начинал он, но бледный язык уже начал работать сам. – Мне тридцать. Может, самое время…
– Вот! – Перерезала ее. – Тридцать лет – это небольшой возраст. Но без семейки и детей? Эти годы не повторить. А ты с головой кидаешься на всяких. Встречаешь первую светскую лампу и бежишь за ней. Неужели ума нет?
– С Маришей мы серьезно. Она архитектор, – попытался соврать. Он не платил ей в обман.
– Архитектор? – Нос дернулся. – Уткнется в чертежи, а по дому не распашет. Нет, такой общественности не подходит. Вот у Тани Николаевны дочь, Светлана. Учительница начальных классов. Нормально, понимаешь? Вчера заходила: ароматные блины принесла. Жвачкой не покалечится.
Роман вжался в стул. Глаза матери вспыхнули, как на забывчивом аукционе пожертвований, где сердце – самая ценный лот.
– Один раз давай, хорошо? – сказал он. – Не будем спорить.
– Как хочешь! – Громко совещалась она. – Мать уже и голоса не отдаст. А я же выкормила, воспитала, на ноги поставила… Теперь мать – лишняя. Такая благодарность!
В боли совести перекатывались мысли, но он знал: сейчас притворства.
На следующие дни Роман проснулся, пахнув маргарином и кофе.
– Утро доброе, нежность моя! – Мария Андреевна развязала халат. – Телефон у некоторых не работал… Вообразила, тебе карантин. Посидим, телек посмотрим.
– Работа важна, – сказал он, вытирая руки. – Номер скинул, сам с теленцем.
Она сидела, глядя в пол. Чувство одиночества – оно передаётся, как з директив.
А вечером, после будничных разговоров, звонок. Марина – с небольшой плитой в руках.
– Эти события… Привет! Долго не виделись.
– Мама, познакомьтесь! – Крикнул, но Мария Андреевна уже усевалась в мягкий угол, намекая на слабость.
– Больной парень, – сказала она, сухо обнюхивая Марину.
Роман чувствовал, как всё больше мостиков сгорает.
– Марина… не спеши, – тихо сказал он.
– Да, прости, – ответила она, стыдливо извиняясь.
Вечер был холодным, но легким. Они говорили о книгах, кино, пока мама не сунула нос в их план.
– Ты померь температуру! – Наставительно обратилась к Роману. – А студентки этого времени – нет феншейнов. В советское время девушки умели ждать…
– Мама, – перебил, но она уже махнула животрепещущими правдами.
Когда Марина ушла, Роман вспыхнул.
– Что с тобой? – Спросил он.
– С тобой? – Перевела дыхание. – Я за тебя болею!
Они не говорили больше. Ночью, к холодным стенам прижавшись, Роман думал: может, мама права? Или он просто хочет обрести свободу.
Утром он вернулся, глядя на пустую квартиру. Мария Андреевна сидела, обхватив родительское сердце.
– У меня серьезная потребность… – Она сказала, но знал, что опять играет.
Но Роман не сдался. Перевернулся болезнь, перекатил от материнской лжи. И ушел.
В мороси дождя, он набрал Марину. «Привет, я здоров. Можно приехать?» – спросил.
«Да, – ответила она, – чай горячий.»
Спустя три дня все стало легче. Мама уехала к тетке, а Роман понял: ужас приходит в самых ярких образах. Но любовь – тоже настоящий путь.
