Молчала слишком долго
— Ты куда? — спросил Дмитрий, не отрывая глаз от экрана.
— В магазин. Видела вчера платье — с вышивкой, нежно-голубое.
— Опять? У тебя полшкафа таких. На что собралась?
Анна застыла в дверях. В его голосе не было злости — лишь усталое раздражение. Как будто она опять провинилась.
— У меня есть… те деньги, что ты дал на день рождения.
— Платье. Конечно. Лучше бы на продукты. Или на Сашину школу.
Она промолчала. Как всегда.
По дороге в ТЦ тяжесть в груди сжимала хуже зимнего неба. Витрины сияли, дети смеялись, а она шла сквозь прозрачную стену — всё это было не для неё.
—
Познакомились они десять лет назад. Он — перспективный хирург, открывший частный кабинет. Она — бросившая учёбу художница, подрабатывавшая официанткой. У него был план: дом, дети, порядок. Ухаживал красиво: рестораны, розы, слова «я тебя берегу».
— Зачем тебе работа? — говорил он. — Я всё обеспечу.
Сначала это звучало как забота. Потом стало законом. Потом — тюрьмой.
Теперь у неё был сын, муж, трёхкомнатная в центре. Но не было телефона без слежки, карты без лимита, подруг — «зачем тебе эти курицы, Аня?»
А главное — не было голоса. Она даже забыла, чего хочет. Дима всегда знал лучше.
—
В кафе зашла случайно — передохнуть. Маленькое, но уютное — пахло кофе и масляными красками. На стенах акварели: старый двор, женщина у окна, рыжий кот…
— Нравится? — услышала за спиной.
Обернулась. Перед ней стоял мужчина в запачканной куртке, с синими, как небо над Волгой, глазами.
— Аня? — щурясь, переспросил он. — Ты Аня Соколова?
Сердце ёкнуло.
— Серёжа?
Бывший. Художник. Когда-то они два года жили в общаге на пельменях, мечтали о выставках, о Париже… Расстались, когда она выбрала «надёжность».
—
Он принёс ей чай. Простой, без изысков, но тёплый.
— Ты не изменилась, — улыбнулся.
— Изменилась, — выдохнула она. — Очень.
Говорили, будто вчера виделись. Он — о мастерской в Суздале, о выставке в Нижнем. Она — о сыне, о квартире, о жизни «как в кино».
— А рисуешь? — вдруг спросил он.
— Нет.
— Почему?
— Некогда. Да и… зачем?
— Ты же горела этим, Ань. Даже в метре рисовала на салфетках.
Она опустила глаза.
— Время другое.
—
Дома Дима ждал у холодильника.
— Где была? Не брала трубку.
— Села батарея.
— Удобно. А если бы с Сашкой что?
— Всё нормально.
— С кем-то была? — голос зазвенел, как лёд.
— В кафе зашла. Встретила… старого знакомого.
— Знакомого? — бровь дёрнулась. — Мужика?
Она стиснула зубы.
— Да. Художника. Просто поговорили.
Он вышел, хлопнув дверью. Через час карта перестала работать. Утром исчез планшет.
— Решил, что интернет тебе вреден. Займись лучше ужином.
—
Вечером достала старую папку с бумагой. Попробовала набросать лицо. Криво. Стерла. Ещё раз. Рука дрожала, но внутри будто расправились крылья.
—
С Серёжей стали переписываться. Иногда встречались в том кафе. Он приносил ей холсты. Она рисовала — сначала робко, потом смелее.
— Ты… оживаешь, — сказал он однажды. — Уходи от него.
— Не могу. Ребёнок. Нет денег.
— Я помогу.
—
Дима почуял угрозу.
— Опять с тем художником? — шипел он.
— Моё дело.
— Моё! Ты в моей квартире! В моей постели!
— Я не вещь.
— Тогда вали. Без сына. Без вещей.
Она молча ушла в спальню. Достала телефон, открыла сообщение Серёжи: «Если решишь — я рядом.»
—
Ночью, когда он заснул, взяла паспорт, рисунки, старую футболку Серёжи…
И ушла.
—
В его комнате было мало мебели, зато много света. Он накинул ей плед, дал чаю. Не спрашивал ни о чём.
— Завтра к юристу сходим. Всё оформим.
— Спасибо, — прошептала она. — Я думала, сломалась. А просто спала слишком долго.
—
Прошло два месяца. Сняла комнату. Устроилась в студию — пока ассистенткой, но её эскизы уже хвалили.
Серёжа не торопил. Просто был рядом.
Дима метался: угрожал, умолял, снова угрожал. Но поздно.
Она подала на развод. Суд разрешил сыну жить с ней. И она не сдавалась.
—
На выставке начинающих висел её акварельный портрет: женщина за решёткой, а за ней — рассвет.
«Золочёная клетка» — называлась работа.
— Это вы? — спросила девушка.
— Да.
— Красиво. Как будто… вырвалась.
Аня улыбнулась.
Теперь у неё был голос.
Теперь — она была собой.
Суд перенесли. Второй раз.
— Дмитрий подал ходатайство, — объяснила адвокат, строгая женщина с ёжиком волос. — Говорит, у ребёнка «ненадёжная мать» и «подозрительный сожитель».
— Серёжа? — она рассмеялась. — Он и мухи не обидит.
— Судье нужны факты, Анна. Но будь готова — он ударит по самому больному.
—
Серёжа ждал её в кафе. С чаем, с блокнотом. Она присела, прижалась к его плечу.
— Устала? — спросил он. — Может, уедем?
— Не могу. Надо бороться.
Он молча долил ей чаю.
Дима атаковал: жалобы, угрозы, видео, где она с Серёжей.
— Зачем? — написала она. — Мы можем договориться.
— Сын будет жить со мной. Ты — нестабильна.
— Я изменилась.
— Именно. Раньше была идеальной, а теперь… будто тебя переклеили криво.
Это было последнее его сообщение. Она поставила блок.
Через неделю — вызов на психэкспертизу.
— Он решил, что ты сумасшедшая, — вздохнула адвокат. — Но это шанс доказать обратное.
В приИ когда на следующей выставке её сын поставил рядом с её картиной свою — яркую, смелую, как рассвет после долгой ночи, — Анна поняла, что свобода, как краски, передаётся по наследству.
