Для одной булочки он согласился помочь повару из дома мадам Николаевой вынести тяжёлые мешки. Но едва она увидела его у двери, как замерла, как будто превратилась в статую, и даже шепнуть не смогла.
«Мадам Николаева, разрешите помочь?» — обратился он к женщине, заметив, как та боролась с двумя мешками. «Прости, что подошёл внезапно, но видно, что твои руки вот-вот их отпустят. Позволь взять».
«Правда? Вы уж точно не подумали, что слишком тяжело?» — улыбнулась она, но смущение всё же не бросалось в глаза. «Большое спасибо».
Мужчина чётко схватил мешки, словно они были пустыми, и шёл уверенно, точно воин в параде. А женщина — хрупкая, с живыми русыми кудрями, которые мелодично подпрыгивали с шагом — ловила его взглядом, почти задыхаясь от усилий идти. За каждый его шаг — два её.
«Прошу, замедлите шаг, я не выдержу» — запыхалась, уцепившись за рюкзак.
Он вздрогнул, будто вынырнул из омута мыслей:
«Прошу прощения, я… погрузился в свои мысли».
«Если не секрет, о чём так задумался?» — спросила, вертя головой.
Её звали Надежда, и она сразу заметила, как он одет — не по лету. Одежда выглядела как жалкие лохмотья, части срослись между собой, будто это были разные миры. Её любопытство было слишком сильным, чтобы пройти молчанием.
«Расскажи, что так тебя поглотило?»
«Просто… о себе, о жизни» — вздохнул он, пытаясь сохранить спокойствие.
«Что с жизнью? Трудна?»
«Нет, не сказать чтобы… Просто… думаю много».
«А, может, вино тоже добавили в мысли?» — осторожно уточнила.
«Нет! Я не такой человек» — он попытался улыбнуться, но руки всё же дрогнули.
«Благодарю, святые. А как твоё имя? Для порядка, я — Надежда, но зовите просто Надюшей».
Его лицо сморщилось, как будто он вспоминал или забывал что-то слишком важное.
«Моё имя — Вася… Так меня все зовут».
««Зовут»? Не нравится настоящее имя?»
«Нет, дело не в этом… Просто я не знаю его».
Надежда вздрогнула, но быстро оправилась:
«Не вспоминаешь?»
«Точно. Чутье подсказывает — был промежуток. Меня обнаружили на пропутьской дороге, скорее мёртвым, чем живым. Грязный, разбитый, в обрывках. Лежал, как щенок, которого бросили. Кто-то заметил и вызвал скорую. Мне дали временное имя — Василий. С тех пор я еду в этом доме. Хорошо, что не на улице, хоть крыша над головой, еда в тарелке, и работа в запасе».
«Чем занимаешься?»
«Любой работой: грузчиком, помощником на рынке, иногда отрабатываю в мясной лавке, уборка. Спасибо, что хватает на жизнь».
«А раньше — что помнишь?»
«Ничего. Все как будто начали с нуля. Опять не детство, но как человек».
«Вася, но как ты… Путь не лёгкий. Тем более ждёт боль. Но если держит, то держится. Память — непостоянна: сегодня молчит, завтра сама может вернуться».
«Может…»
«Конечно! Зачем губить душу? Живи с тем, что осталось. Вижу — ты мускулистый, трудоголик. Хотел бы найти работу?»
«Жажду! Эх, ноги уже болят стоять».
Оба рассмеялись, но он вдруг остановился. Где-то в сердце кольнуло, как будто память хотела проснуться, но взмахнула и исчезла, как дым.
«Почему остановился? Иди, не бойся».
Однако он всё же не решался. В доме Николаевых — грандиозный особняк, вырубленный в лесу, с железными воротами и садом, где жасмин пах другими эмоциями. Войти туда — это был как шаг в неведомое.
«Это мой мир», — сказала она и описала кухню, забитую посудой. «Посмотри, а я поспею дать обед мадам. Скажу, что нужны помощники. Уверена — работы найдётся».
Вася посмотрел и впервые почувствовал что-то необычное. Тепло… Комната дышала, как будто знала, что однажды он сюда вернётся. Память снова заиграла, но раздался звук шагов — и смыло её.