Мокрая шуба висела на плечах, и Оля с облегчением перешагнула через крыльцо, утверждая сумки с продуктами. После работы, маминого ужина и магазина осталось лишь шагнуть до квартиры, но стремительная спина упрекнула за забытый комбайн.
– Оленька, ну как мамка? – вышла Юля, соседка с первого этажа, властно курящая zers в коридоре. – Вроде пятьдесят пять, или я что-то не так?
– Восемьдесят пять, – устало поправила Оля, ноги уже подкашивались под тяжестью.
– Ах ты Господи. Правда, себе радость? – Юля пыхнула дымом, походя на повара в табачной облаке.
– Да, – пробурчала Оля, не глядя – дома еще мать, вечер, и прятать свет заведет.
Молчание дома с первого вздоха стало неуместным. Оля с махом вывалила продукты на плиту, крепко присела к разбитому стулу. Работа, мама, пятница… Нет, не это. Стены самодельно хлопнулись дверью, но оказалось, муж даже ноги не вытер.
– Оленька? – Игорь неловко прощел ботинки, заглядывая в глаза. – Вчера был контракт, юристы, знаешь. Кофе?
– Как с креветками, пусть сварю, – Оля подняла глаза, в которых только молчала вода, а не бурлила бытовая бронза.
Молчание смыло салфетки. Потом всплыло, что к юбилею, на который отец сам поехал с подарками для бабушки, вдруг все: сестра с Тольятти, племянник-студент, еще дядя в деревне. Оля думала, как два человека могут дожить до семейного кризиса без историй.
– Мать позвонит, – предупредил Игорь. – Всегда на юбилеи.
– Да, – Оля кивнула и налила чай, хотя Игорь ждал кофейной традиции.
В квартире матери запахло диетическим шротом. Наталья Степановна мешала пироги, а Оля, как подмастерье, пылилась. Женщины с виду казались старушками, но в движениях – сила леди, выдержавшей несколько революций лет. Бабушка не любила тонкие вопросы, отвечала однослышно и с коснувшейся гордостью.
– Мила приедет с поезда, – сообщила Оля, теряя тряпку.
– Да, знаю, – махнула та, – у меня уже полпинчера сестёр.
– А вот Катерина… не звали?
– Нет, – резко ответила бабушка, но Оля знала: это всегда мог быть когда-то. Личные обиды и разговоры.
На юбилей народу приехали, как в детский сад. Игорь принес лилии, они поползли по стене из цветов, радостно отразившиеся в глазах бабушки. Для всех же, наверное, Наталья Степановна была царицей. Оля стояла в тени, пока приезжали соседи, друзья. Жизнь уже ускользнула, но тут: дети, взгляды, тосты.
Только через два часа к прихожей добралась Катерина – из прошлого. Бабушка молчала. Катерина приносила настойку, которая, как она сказала, «поможет, как ты помнишь». Никто не знал, как они разругались, но понимали, что каждый глоток был для бабушки кто-то, и Катерина – как старый клей мебели, высохший слишком давно.
– Что с ними? – спросил Игорь, и Оля не знала, хотя в Галиной дилемме всегда было ясно: звуки, молчание, навал и суммы.
Когда Катерина ушла, молчание стало легче. Игорь повёл Олю домой, а там, на улице, стали проявляться те самые вспышки, что мешали спать, грустные звуки в сердце.
– Нужно поговорить, – сказала Оля. Игорь свернул на обочину, заглушил мотор.
– Я думал, ты надоела… – признания приходили как скидки в магазинных скидочных картах: нежданные, но позитивные.
– Я тоже, – сказала Оля, и вдруг стало веселее, как после живописного ужина, где всеешь и луковый сок.
На следующий день Оля снова встала. Мама звонила.
– Приезжай, – сказала она. – Нужно поговорить.
Они сели у чая. Бабушка передала специальный конверт. Внутри – деньги, как памятный серебро, но не для украшения. «В путешествие, – сказала бабушка, – давно вы никуда не ехали.»
– Это правильно, – Оля обняла мать. – И ты тоже. Езжай к Катерине. Жизнь слишком короткая для молчания, да и яблоко от яблони…»
И она уехала домой, чувствуя, что семья теперь дышит новыми словами, не скрывая ничего под пылью.
