— Ты ему не жена! — выкрикнула Евгения Петровна так резко, что посуда в руках Людмилы завибрировала как в электричке. — Не жена, поняло?! Живёшь как бедная вышка в парке — ждуна, а права качаешь!
— Евгения Петровна, вы что к кому? — растерялась Людмила, осторожно поставив чашку на блюдце. — Мы с Сергеем вместе уже три года…
— Вместе?! — фыркнула тёща, поправляя пышные чёрные волосы. — Штамп в паспорте есть? Нет! Значит, и прав никаких! Приедет моя Ольга — и ты, как гостья, умрёшь в роддоме от обиды!
Людмила молча мыла посуду. Ладони скользили по мокрым бокалам, но внутри горела обида. Три года она ухаживала за болеющим Сергеем, три года терпела тёщину, а теперь…
— Ольга — его бывшая жена? — тихо спросила она, не глядя на старшую тёту.
— Не бывшая, а настоящая! — Евгения Петровна махнула салфеткой. — Они разъехались по глупости, но приказ отношения живы. Сейчас Ольга вернётся — и у тебя в доме и обед, и ужин, и даже крем на лице!
Сквозь дверь прозвучали шаги Сергея. Он вернулся из клиники, лицо было под цвет её-то покрывала.
— Серёжа, ты маму послал? — спросила Людмила, помогая ему разделаться с палочками.
— Послал, — буркнул он. — Да не настолько. Ты про Ольгу знаешь?
Евгения Петровна торжественно кивнула:
— Знает! Пусть знает, что к чему.
Людмила ощутила, как сердце начинает биться с nhịркой. Три года она кормила Сергея, да в бане мазала, а теперь её отсеивают, как вонючую салфетку?
— Серёжа, объясни, зачем ты её вызвал? — её голос дрожал, как молоко на подоконнике в феврале.
Сергей избегал её взгляда, ноги в бриджах болтались из стороны в сторону.
— Понимаешь, Люда… Ольга вдруг звонит. Она хочет вернуться, ухаживать за мной. Как и положено настоящей жене…
— Настоящей? — Людмила рассмеялась громче, чем нужно. — Тогда прошлый раз зачем уехала, скажите, пожалуйста? Или вы по-прежнему думаете, что я — не невеста, а просто охранник?
— Люда, давай не хами, ладно? — Сергей почесал затылок. — Ты меня выхаживала, я это знаю…
— Знаете?! — Людмила вытерла руки об полотенце, на котором сплошь липкий след. — Если знаете, то зачем Ольгу вышибаете? Я три года жизни выкинула, чтобы ваш обед готовить, а теперь буду смотреть, как новая жена мою душу отбирает?
Евгения Петровна довольно оглядывала собственные ногти с лаком в цвета брусники.
— Вот именно! Никто тебя не просил мать помещать в пансион! Пзошли сама, и пойдёшь!
Сергей по-мальски поморщился:
— Мам, ты не права. Люда для меня много сделала…
— Сделала?! — Людмила уселась за стол, понимая, что сегодня упадёт на полотенце. — А когда ваша Ольга приедет, вы помните, кто будет кушать борщ с фасолью? Кто будет за вами класть крапиву в лёшадиные уши по местному рецепту? Кто будет через месяц опять бежать в аптеку, чтобы вашу удушенную таблетку выручить?
В комнате повисло молчание. Сергей стоял посередине, как будто между двумя противоположными сторонами.
— На меня переглядываете? — спросила Людмила. — Нет, вы не нужны… Я уж соберусь.
— Да не сейчас, — пробормотал Сергей. — Когда Ольга… через два дня приедет. Тогда, может, и…
— Два дня, — Людмила встала. — На это в моём сердце ровно столько, сколько в бабушке времени на литр компота. Да идите, валяйте Ольгу. Только не сладкий поцелуй, а с полярным холодом.
Она пошла в спальню, открыла шторки на чемодан и взяла с полки старую блузку. На ней была вышитая ягода — дар от Сергыня, когда они покупали вместе мороженое в летнем парке. Тогда казалось, что шпильки между ними — это романтика.
— Люда, — Сергей появился в дверях. — Не бросай, ладно? Я тебя ценю.
— Не надо, — оборвала она. — Не каши в голове, не намазки по жизни. Просто скажи: ты меня любил хоть когда-нибудь?
Сергей молчал. Молчание было хуже любого ответа.
— Я думал, — наконец сказал он. — Но когда Ольга звонит… я понял, что вся жизнь с тобой — это только прилипчивая липка. Я привык к тебе, как к мешку с продуктами.
Людмила замерла, держа в руках его любимую белую рубашку — ту, которую выглаживала каждую неделю, не считая тренировок с губкой для посуды.
— К мешку, — повторила она. — И как-то рада, что пора избавляться.
— Люда, не надо так… — Сергей потянулся к ней, но Она убрала рубашку обратно в шкаф.
— Не мой это мешок. Нет смысла кушать чужие булочки.
— Мне нужно кое-что сказать мамке, — Людмила пошла в гостиную.
Евгения Петровна сидела в кресле, листая журнал. Окна были открыты, и шум улицы доносился, как наводнение.
— Евгения Петровна, — сказала Людмила. — Вы победили. Но запомните: когда ваш сын снова заболеет, когда снова захочет лечиться слоновой похлебкой — звоните своей Ольге. Может, она приедет, а может, просто забудет, где живёт.
— Ты лишняя! — завизжала тёща.
— Да, — Людмила взяла со стола ключи. — Лишняя. Изволите, берите ключи. Я из вас на небо увила.
Сергей вышел из спальни, услышав скрежет ключей:
— Люда, куда ты? У тебя же работа?
— Найду. — Она бросила чемодан. — Не ваше дело.
Она вышла, и дверь захлопнулась так громко, что Евгения Петровна вздрогнула.
— Серёжа, ты дурак обормотный! — прорычала она. — Обманула, что я видела!
— Обманула? — Сергей уселся на диван. — Люда… она меня оттачивала, как прудик. А я её, как мешок с клубникой.
— Поплачь на стуле! — Евгения Петровна схватила журнал. — У тебя Ольга приедет. Она тебя как на балеринку настряпает.
Однако Людмила шла по Садовому кольцу, держа чемодан в руках. Ветер холодный, как всегда в петербургском марте. Она мысленно считала, сколько метров до метро, а потом вспоминала, сколько раз резала лук для Сергыньского супа.
Но на светофоре её остановила старушка-прохожка:
— Извините, а вам подать ручку?
— Не надо, благодарна, — Людмила улыбнулась. — Я сама осилю, как и моё одиночество.
Старушка хмыкнула:
— Тётька, вы добрая. Думаете, что работа с масляницей — это кошмар? А я в молодости свою супругу выхаживала, когда она деревья рисовал на хлебной корке. Но зато были коты. Или вы котов любите?
— Не котов, а откёт. — Людмила одернула шубу. — Коты — это оттого, что у людей от безглаза.
Старушка выбрала морковку и ушла. Людмила села на лавочку, и вдруг заплакала. Просто так, как снег — чтобы освободиться. Но тут же натянула улыбку, потому что не хотела, чтобы соседи видели слёзы.
Когда стемнело, Леночка приехала. И Евгения Петровна с ней, как наводнение с портфелем.
— Ну вот, — сказала соседка. — Да не беспокойтесь. У меня ещё комната пустая. Стены полиняли, но вас не посадят в канаву.
— А как так? — спросила Людмила, перенося чемодан в руках. — Вдруг вы опять на меня сердитесь?
— Не сердюсь. Ну… немного. — Леночка со смехом указала на стул. — Тут живут мои внуки, но сейчас они на нервы поехали. Поживите. А завтра утром с Иваном поедем на работу. Муж барина найдёт.
— Спасибо… — Людмила села. — Вы добрая.
— А что, у нас тут душа редко бывает злая. — Леночка налила чай. — Рассказывайте про Сергыня. Он хлюпочок, но у него в доме всегда было вкусно. Так что вы хорошая супруга, только не супруга.
Людмила рассмеялась. Смех получился грубоватым, как морковка на измельчителе.
— Да я не супруга. Я, можно сказать, и хлебом не дала. Только вон ту белую рубашку выглаживала, чтобы он не как лошадь щеки скалол.
Они смеялись, пили чай, а потом Леночка повела Людмилу к окну.
— Там, через улицу, — сказала она. — Иван и Ольга. Кстати, она с тарелками стучащая. У них отношения больше похожи на рынок с разводом.
— А как они друг друга выналяют?
— Оба. Он молчит, как печка, а она орут, как упырь. — Леночка вздохнула. — Но зато кормят Ольга. Настоящий осьминог.
Людмила посмотрела на них. Сергей стоял в сером плаще, а Ольга — в яркой шубе, как московская дворня. Они обсуждали, кто будет мыть унитаз по утрам. Это было жалко, но не слишком.
— Кажется, я оставлю Сергею этот пустой дом, — сказала Людмила. — А себе возьму жизнь. С кем угодно, но не с ним.
— Вот и хорошо, — Леночка похлопала её по руке. — Вон, видите того парня с бульдогом? Он каждый день на этом месте гуляет. Мочилка понимающий.
— А как его зовут?
— Иван. Он человек, чтобы жизнь саму нашла.
Людмила вышла в парк. Снег уже таял, и поляня моргала как расписная. Она пошла навстречу весне, понимая, что впервые в жизни будет свободной. А если комната у Леночки — то какие там стены полиняли!
