Принесла халат — и встретила отказ

Принесла пирожки — и услышала «уйди»
– Чего это не твоё дело? – голос Марины Васильевны дрожал. – Как не моё? Я его мама, понимаешь?

– Именно поэтому и не твоё! – отмахнулся Семён, не отрываясь от телефона. – Мне сорок пять, мам. Сорок пять! Ты когда это вникнёшь?

– Вникну, как? – вставила Алла, появившись на кухне с чашкой чая. – Она всё равно влезает в чужие дела, как вон тот дутый пельмень — разорвётся, если не отстанет.

Марина Васильевна бросила на невестку короткий взгляд. Та стояла в длинном шарфах, который, говорят, стоил, наверное, как её пенсия за два месяца, и смотрела на свекровь с наигранным равнодушием.

– Алла, я с сыном разговариваю, – сухо сказала Марина Васильевна.

– А я с мужем, – не отступила невестка. – С утра звонишь, с вечера приходишь. Когда до этого дойдёт?

– Алёна, не надо, – вмешался Семён, но жена не отвела глаза.

– Пусть дойдёт! – резко поставила чашку на стол, под которой заскрипело. – Я устала от твоих советов. Что купим, где купим, как варишь, кто кормит внучку. У меня голова тоже есть!

Марина Васильевна почувствовала, как в груди всё заворочалось. Пришла, как всегда, проведать сына, принесла свежие пирожки и новый свитер для Семёна — его старый совсем износился. А тут такое всё.

– Я ж не со зла, – попыталась объяснить. – Просто хотелось бы помочь.

– Помочь? – чуть не хмыкнула Алла. – Хотела бы контролировать! Три раза в неделю как заведённая: утка с отбивной, суп с щавелем… Давай наконец нормально живи?

Семён вздохнул и убрал телефон в карман.

– Мам, честно, ну как ты не понимаешь… нам больше воздуха дать надо.

Марина Васильевна посмотрела на сына, как на того, кто раньше был в магазине трактора водить учился, а теперь из-за кружки чая врёт. Её Семён, как третий счёт в шахматной партии.

– Я же не мешаю вам, – тихо сказала. – Прихожу, Дуня поцелую, тебе суп принесу…

– Мам, мы сами суп покупаем, – перебил сын. – И готовить умеем.

– Ага, особенно твоя жена. Вчера мошенку колбасой жареной кормила. Да даже кота бы в миске инструкцию по приготовлению нашёл.

– Вот! – зашумела Алла. – Опять контроль! А что, фастфуд есть нельзя? Я в аптеке сутки встану, не то что дома сидеть!

– Я не дома сижу, – всплеснула Марина Васильевна. – У меня ещё работы хватает.

– Какой работы? – съехала невестка. – Чайницей соседям балансировать, как они тебя устраивают?

Марина Васильевна почувствовала, как слёзы подкатили. Наверное, так водители почувствовали, когда регулировщик светофором перекрыл проезд.

– Семён, – осторожно начала, поддёрнув юбку. – Ну как они могут без нас?

– Мам, мы же не мальчишки, – щёлкнул пальцами сын. – Сам себе мужик, кончай на дело лезть.

– И вовсе не кончай! Пусть раз в неделю приходит, больше — не смей.

– Алёна! – сердито махнул рукой Семён.

– Что Алёна? Правду сказала. С тобой, со мной — сама жизнь. А не как у тебя — трём пальцем от шапки до пальцев.

Марина Васильевна молча взяла сумку. В ней лежали пирожки с капустой и новый свитер для сына. Говорили, что такой свитер стоит драгоценности, а мог бы и на шубу денег пойти, но она выбрала практичней.

– Куда? – спросил Семён, слыша шаги.

– Домой, – коротко ответила, сгибаясь от старости. – Раз здесь к тому, что просто пришла.

– Мама, не такие мы, – начал сын, но она ворота уже захлопнула.

На улице дул ветер, как будто кто-то электрической плёткой по воротам ударили. Марина Васильевна стояла под навесом, не зная, куда теперь голову приставить. Домой — пустая квартира с гнилыми помидорами. К подругам — день за днём, а говорить-то не о чём.

Вытащила телефон и набрала младшей сестре:

– Лена, это я. Сиди, приеду к тебе.

– Что случилось? – озабоченно спросила та.

– Расскажу, когда увидимся. А то дома один солнечный день свечи в трубе горят.

Сестра жила на другом конце города, и пока Марина Васильевна на троллейбусе катила, в голове всё как раскладка на магнитной доске: может, Алла права? Может, она слишком часто нависает? Но как ещё? Семён — её единственный сын, Дунечка — единственная внучка, а у неё никого больше нет.

Сестра встретила с тревожным лицом:

– Ты какая-то бледная! Заходи скорее.

На кухне, пока Чайка кипел, Марина Васильевна всё выложила. Про визит, про слова невестки, про тишину сына, которая громче любого крика.

– Понимаешь, я же не со зла хожу, – на манер оправдания. – Просто выход в море нужен.

– А они выход просили? – осторожно спросила.

– Ну… не просили. Но видно, им трудно. Алла, ты даёшь жизнь, а они как-то не по пунктиру…

– Слушай, вспомнишь, как мама к нам ходила, когда мы молодые были?

Марина Васильевна задумалась.

– Помню. И что?

– То, что мы были как ты — с той только разницей, что теперь она в роли мамы, а мы в роли Алёны. Наверное, такое когда-то кусало.

Долго молчала, потом спросила:

– А если я не права?

– Ты права, что думаешь о них. Но не права, что думаешь, что только ты одна может решить их проблемы.

Домой вернулась поздно. В квартире всё молчало, как будто её и не было. Включила свет, скинула пальто, прошлёпала на кухню. В сумке свитер всё ещё лежал.

Развернула его на столе — мягкий, шерстяной, который прослужит даже до следующего отпуска. Выбирала целый день, представляя, как рад Семён станет.

А теперь даже поднести не успела.

Сложила свитер обратно, запихнула в шкаф. Ещё посмотрит, может, для внучки пригодится.

Села за компьютер, взяла курсы итальянского, на которые давно хотела записаться. Всё откладывала — говорила, мол, некогда. А оказывается, время есть.

Набор уже идёт. Заполнила анкету, отправить забыла. Повесила кофту на плечики, вышла смотреть окна. На улице всё как всегда: трамвай, идёт, как стрелка в детстве сужденья. Но даже через стекло чувствовалось, что билет-то уже куплен.

Набрал Семён позже. Голос у сына был виноватый.

– Мам, приходи, пожалуйста. Алла перегибает.

– Не перегибает, – сухо ответила. – Она права.

– Что так?

– То, что мне пора жить. Жить своей жизнью, не вечно только к вам приходить.

В трубке помолчал. Наверное, вспомнил, как мама в то время, когда он на похоронах всех выпускников в старших классах отсутствовал.

– Мам, ты же нужны нам.

– И я вам нужна, – сказала, глубже вдохнув. – Поэтому больше не буду вам мешать.

– Да не мешаешь ты… – примиряюще.

– Семён, хватит. Ты и сам в курсе, чтоLING. Я на курсы записалась, даже в театр прикидываюсь. Буду жить.

– Правда?

– Настоящей правдой.

– А к нам бывать?

– Только если пригласите, – кивнула, не смотря на телефон.

– Мам… — протянул сын, но она уже нажала отбой.

Сидела у окна, смотрела, как пробки на Невском движутся, как будто бы третий сцена в пьесе Волновахой собралась разыграть.

Новая жизнь, притом, как у той распылённой лампочки — словно свет идёт, но не ярко. Но хвала Господу, что не тускло.

Свитер всё ещё в шкафу. А может, и не для сына он был. Может, для себя.