Мама сказала — значит, так
Нахмурилась бабушка Антоновна, увидев, как внучка упаковывает вещи.
– Леночка, что ты делаешь? — голос её дрожал. — Как ты можешь оставить мужа только потому, что в семье забыли поварить блины с творогом?
– Бабушка, это не про блины, — ответила Лена, запихивая одежду в чемодан. — Я не могу жить с Сергеем. Он… он терпеть меня не может.
– Ребёнки! — вдруг вскричала Антоновна. — Ты подумала о них? Маша спрашивает, почему отец не ночует дома. Что я ей скажу: что он ушёл со своей подружкой?
– Скажи, как есть, — Лена с усилием сжала пальцы, сжавшаяся рука снова воспоминанием о багряном синяке под глазом. — Он больше не живёт с нами.
Бабушка схватилась за грудь.
– Разве ещё не хватает! В мои годы женщины терпели, мужиков не выгоняли. А ты, как молодая, первое же слово — и развод! Где уважение к мужу? К родительскому опыту?
Лена устало уселась на кровать.
– Я не хлопнула дверью вчера. Я думала, пыталась. Десять лет терпела. Но он только хуже. Серёга всё сильнее.
– Десять лет! — отмахнулась старуха. — Я с твоим Серёжиным дедушкой тридцать пять прожила. И хоронила его. Не просила о разводе.
– А он не бил вас? — Лена впервые подняла на бабушку свой голос, как ледяной нож.
– Не бил! Он, конечно, кричал, колотил по столу, но это… мужской гордости ради. Я же заботилась, готовила. Понравишься — и не разденет.
– Мне не понравилось, — пробормотала Лена. — Он бьёт мне ребра каждый раз, когда в голову забьёт. От страха я спать не могу.
– Страх — признак слабости, — бабушка процитировала старинную казачью мудрость. — Нужно научиться бить сильнее.
В комнату заглянула Маша, кофточка на ней завернулась в сторону от запаха дрожжевого теста.
– Бабушка, а можно я королеву пасту покрашу?
– Иди, детка, — тепло ответила Лена. — Обед будем смотреть вдвоём.
После ухода внучек Антоновна заговорила с истиной пожилой скрипучей злости:
– Леночка, ты думаешь, я против тебя. Просто… ты пойдёшь с ней, Светланой, — старуха кивнула на окно, откуда хрипла радиостанция «Россия 1» с песней про трактористов, — и увидишь, как быстро вернёшься с битым сердцем. Развёшься — и сорока лет не проживёшь с тыльной стороны счастья.
– Я не хочу сорока лет, — Лена встала, неосознанно обняв себя. — Ещё меньше хочу, чтобы мои дети видели, как менять облик от страха.
– Всё равно, — бабушка встала, её хрупкая фигурка казалась теперь женской скелетной репликой. — Отправляйся к Светлане. Но не забудь, что материнское сердце разрывает, если девочка уходит из-под крыши.
– Я не девочка, — Лена посмотрела прямо в глаза матери. — Мне тридцать. И я ушла из-за того, что любила.
– Любовь — это не только цветы и стихи, — бабушка махнула рукой, как отгоняя муху. — Это терпение, труд, молчи.
– Это и терпение, и труд, — Лена с усилием процитировала слова, каменю от сожаления. — Только не по-вашему, где терпение — это живот на распашонках, а труд — это бежать через всё город к врачу, чтобы открыть молоко не убить.
– Ты тоже нечестно, — бабушка пальцем указала Лене в глаза. — Тогда почему ты не сбежала, когда мне выписали диагноз рака?
Лена опустила голову, запах противомозгового снотворного всплыл из душных воспоминаний о клинике НИИ им. Павлова.
– Просто я… думала, возможно, всё наладится.
– Потому что мужья, как тёплый тыквенный котлеты: свежие — ужасно, а потом… твоя забота влияет. Я оставалась. Теперь ты будешь оставаться.
– Я не останусь.
– Тогда будем врагами, — бабушка с указательным пальцем ткнула в подбородок Лены. — Пойдёшь по скользкой дорожке — не смей оглядываться на меня.
Лена села на сундук с праздничной посудой, размышляя о том, что сейчас выйдет надолго, как и не разговаривать с родностью. Маша вернулась, держа шариковую ручку и объеденные таблетки сиропа от кашля.
– А папа приедет? — хоронила голосок.
– Нет, — Лена обняла девочку. — Он останется у друга.
– А потом он… — Маша не договорила, но Лена поняла: «…придумает новую историю про машину». Последний раз, как в детстве: всё, что плохо — морозит, всё что больно — воспоминание — а иногда всё, что неясно, становится возможным.
– Потом всё изменится, — Лена поцеловала внучку в лоб. — Когда будешь взрослая, ты поймёшь, что мама сделала это для тебя.
– А я… сегодня каменью стала, — Маша посмотрела на мать, как на Сибирь, где могут замёрзнуть слёзы. — Мне тоже хотелось… чтобы он никуда не шёл.
Они пошли к Тамаре. В лифте бабушка Антоновна молчала. Лена вспоминала, как в детстве ходила с ней в магазин: «Что продают?» — «Ничего, купим, что пришло» — «Кто привез?» — «Пусть с улицы приедет». Теперь понимала: иногда уход — это единственный способ оставить человека дома, любовью, а не соломинкой.
Новая жизнь ждала за городом, в доме Тамары, где кот Муха свернулся у окна. Лена закрыла дверь, оставив позади голоса из прошлого. Мама сказала: «Без мужа — не женщина». Но Лена улыбнулась. Женщина без мужа — это женщина, которая учится любить себя. А это уже многое.
