В пригороде Петербурга, мало кто знал, как жили Алексей с Настенькой в их скромных апартаментах при ведь они только что поженились. Но всё изменилось, когда Госпожа Елизавета Петровна, мать Алексея, вдруг объявилась у них на пороге в среду, когда солнце ещё не проснулось.
– Как это ты не ждёшь из Ростова-на-Дону? – хмыкнула она, сбросив с плеча шинель. – Вдумался в свои мысли ещё раз: лишь недавно продала там домишко да выехала к вам. Расслабься, пасынок, и подай дверь!
Алексей замер, держа в руках мешок с хлебом из местной мануфактуры. Ростов, город неподалёку от Кавказа, где Елизавета Петровна три года жила, как королева, вдруг оказался пустым – мать продала дом и вихрем ворвалась в жизнь сына.
– Анастасия где? – поинтересовалась она, осмотрев пыльные полки с книгами. – Ты бы хоть занавески поменял, душа не ведает, какой узор насколько уродлив.
Алексей промолчал. Вспоминал, как они с Настенькой радовались, узнав, что мать продала дом и уедет навсегда. Теперь же Госпожа Елизавета Петровна въезжала в жизнь, точно как в заснеженные петербургские помещения.
Настенька вернулась с работы поздно, когда солнце уже садилось за Неву. Увидев мать, она замерла.
– Мама, как ты… почему? – спросила она, не в силах понять происходящее.
– Сюрприз, как же. – Елизавета Петровна обняла дочь и зажала в объятиях. – Да и раздумалось – Ростов не мой дом. Зачем дочке и внукам быть далеко? Только ты не переживай: спать буду на диване. Пока.
Началось: Елизавета Петровна наводила порядок (как себе), ставила кое-где горшки с геранью, критиковала их питание, советовала съедать вдвое больше, именуя это «помощью до отпуска».
Когда на третий день Алексей нашёл свою газету под половиком с грязью, то вспомнил старые поговорки о родителях. С Настенькой они переглядывались, не зная, как вырваться из этой волны.
Їл, на четвёртой неделе Елизавета Петровна упала на лестнице. Отправили в районную больницу. Диагноз – растяжение, но Елизавета Петровна угадала, что останется с ними минимум на месяц.
– Теперь-то вы не выгоните, – сказала она, смотря на мешки с продуктами у стола. – Хорошо бы вдвоём поужинать.
Тяжёлое время. Алексей и Настенька привыкли к уюту, а теперь носились как дикие. А на десятый день Настенька наконец закричала:
– Мама, с нами прожить невозможно. У тебя же нога заживает. Почему бы не найти что-то рядом?
А Елизавета Петровна, подумав, согласилась. Привезла ноутбук, на следующий день искала просто однушку в районе.
– Вот, – промолвила она, – домик в пятнадцати минутах от вас. Чистый, со стиральной машиной. Не толкнёте ли ключи?
Алексей почувствовал, как облегчение нахлынуло. Теперь они снова занимали пустые места, спокойно росли. Но Елизавета Петровна вспомнила, что сама училась.
– Вы, молодые, лучше заботьтесь, – сказала она, отпивая чай с пирожками. – Я училась у вас.
Потом стало хуже: Елизавета Петровна собиралась не только на чай, но и во всём организовала. Только в конце, на собрании несли в руках мешки с сухофруктами, впервые почувствовали, что границы – это не для родных, но и не для незваных.
Жизнь в Петербурге снова зажила, и даже неожиданное возвращение матери, затянувшееся на месяц, обернулось уроком. Как говорили в старину: «СначалаCancellation, потом признание».
