**30 октября**
Сегодня Анна снова уехала, оставив после себя запах мятного мыла и сладкий оседающий в горле запах ее тоски. Уехала в Сочи, но не к Лене, хоть та и приглашала десятки раз. Нет, она уехала к себе, туда, где стоит густой запах соленой воды и прохлада вечной весны. Я понял это только потом, когда пошел за ее оставшимися после брака утварь. Среди полотенец и старой посуды лежала карта города, а на обороте — ее рука, в кольце сосна. «Здесь я никогда не буду считать стирку успехом дня,» написано было.

Мы выросли в разных губерниях, но свадьбу сыграли в Минске, как и все. Я работал экономистом, она педагогом. Брак — как ковер с разными ворсинками: она пришивала его к XXI веку уютом, я — примерами из советских романов. Года ползли, словно ленивые змеи, до тех пор, пока не оставили только вопрос: «А что, если всё это — не жизнь?»

Последний удар пришел, будто набат: она отказалась варить компот с рябиной каждое утро. «Я хочу варить только для себя,» — сказала она, глядя в глаза, как будто это могло меня убить. И, конечно, не убило. Просто сделало больнее, чем я ожидал.

В Сочи она родила новую себя. Изместа, где зрелище жизни — это шахматы, где пешка превращается в ферзя только через третий брак. Лена, ее подруга, сорвала лепестки с закатов, чтобы научить Анну выбирать. «Ты слишком долго думала, как жена,» — говорила она в своих смущенных советах. «Теперь живи, как женщина.»

Когда она вернулась, прошел год. Глаза сияли, как свежеотделанная стена. В кармане — календарь на 2010 год, но жизнь — 2024-го. «Я уволилась,» — сказала она с хрустом будущего. Я кивнул, как пешка, которую не оповещают о новой партии.

Море научило Её ходить. Мне осталась гладкость прошлого. Но я не ругаю её. Просто иногда, сидя на своей кухне, думаю, что, возможно, счастье — это не билет назад, а квитанция на выходе.

Ах, как просто было бы начать всё сначала! Но, видно, судьба даёт билеты в один конец — и порой такие билеты бывают билетами в себя.