— Ксения, ты там живая вообще? Может, хоть сегодня с дивана встанешь? — злая Карина швырнула тарелку с кашицей на журнальный столик.
Тарелка грохнула, каша разлетелась на края. Ксения не шелохнулась. Лежала под пледом, уткнувшаяся в экран смартфона, словно все вокруг было глухим эхом. Волосы её давно не смывали корни, а футболка с нечитаемым принтом болталась на худеньких плечах.
— Я тебе рабыня, что ли? — Карина рванула обеими руками к бёдрам. — Платья не стираешь, уборки не делаешь, даже хлебушек приносить приходится! Пора бы уж вытащить тебя из этого безликого тумана, царица драмы!
Ксения медленно опустила телефон под подушку, не поднимая взгляда. Села, взяла ложку и начала есть — лениво, крохотными ложками, будто каждое движение обжигало внутри.
— Неужто это три месяца? — Карина понизила голос, но уколы в нём не исчезли. — Три. Пора бы уже убраться с этого дивана.
Ксения молчала. Только продолжала есть, будто завтрак мог продлиться вечно.
Раньше она так не утончила. Не терпела безделья и жалости собственной. В институте Ксения училась не блестяще, но трудолюбиво. Были официантство, помощь в типографии — она не просто подогревала огонь жизни, но подчиняла его.
— У нас характер крепкий, — хвасталась Карина подругам. — Не кукла из магазина, как я в юности. Ксюша к деньгам приложится.
И приложилась. Просто не в том направлении.
Первым был Алекс. Надёжный, по её словам. В реальности — дёрнутый. Он буквально тащил кризисы, будто сунул их в карман. Ксения покупала ему еду, давала на проезд, уговаривала проходить курсы. Взамен — срывы, вздохи и слова:
— Ты — лучшая. Только ты меня видишь. Без тебя вообще не знаю, как бы жил…
После Алекса в груди застрял гвоздь.
Потом пошёл Дмитрий. Вежливый, церемонный, летал от «жалеюсь» до «влюблен», потом исчезал на дни. Она осталась, но потом вспыхнула. Устала.
Но затем пришёл Максим.
— Наконец-то! — воскликнула Карина, когда Ксения представила его. — Состоятельный, не грубый — как в сказке.
Он и правда был разным. Машина, в которую умещался целый склад, рестораны, где столы стояли как столетия. Ксения чувствовала себя принцессой, усыпанной счастьем.
Свадьбы не было. Только роспись и немая обида.
— Может, она теперь боится, что он сбегит, — шептала Карина мужу. — Или заграничный паспорт нужно. Главное — пусть живёт.
А закончилось всё крахом. Через три месяца — раздельные стороны в кровати. Через четыре — его глаза, устремлённые не туда. Через пять — переписка. Максим пожал плечами, словно больше не его вина.
— Ты стала слишком другая, — пожал он. — Мне нравятся девчонки весёлые, а не эти… разговоры. Прости.
Ксения убежала в ночь. Вернулась к родителям с чемоданом и слезами. По пути к реке потеряла веру.
— Я тебя предупреждала, — сказала Карина. — Это не твой уровень. Он тебя не любил. Просто ты — дочь из народа.
Она не огрызнулась. Только отгородилась тишиной. С тех пор Ксения жила на диване, ела, когда приносили, и искала способ утонуть в себе.
— Ксюша, — сдержанно начала мать. — Я этого больше не переношу. Ты живая женщина. Развод — не конец.
Ксения подняла глаза. Пустые. Без слёз. Пожала плечом, будто всё вокруг было пылью.
Тишина в квартире была жива. Мать шинковала колбасу, но злость вырывалась из ножа. Отец стучал ладошками по пустому бокалу.
— Сколько можно, Иван? — прошептала Карина. — Она как разбитая кукла. Порой хочется и батюшку вызвать, и призраков.
— Ты чего хотела, Люда? — ответил отец. — Мы кормим, жалеем. А она — рада.
Потом они долго молчали. Наконец Карина спросила:
— Может, к доктору? Может, это не лень. Может… депрессия?
— Это для вас была лень, — рассмеялся Иван. — Просто её надо обрубить. Без воды. Нет удобств — будет либо выплыть, либо пойти ко дну. А так — только развожу руки.
Карина знала: спорить — не смысла. Оба на игле.
Когда Иван ушёл, она вошла к Ксении.
— Я не для выговоров пришла, — начала. — Просто хочу поговорить.
Ксения не подняла глаз.
— Мне страшно, — призналась Карина. — Боюсь, что ты уйдёшь от меня… навсегда. Хочу, чтобы ты снова жила. А мужиков — им чёрт с ними. Стала же раньше.
— Прости, мам, — ответила Ксения. — Пока я не могу быть как раньше. Ничего не хочу.
— Ну что ж… — Карина замялась. — Тогда мы не даём тебе ни копейки. Ни на торт, ни на интернет. Всё.
Плечи Ксении вздрогнули. Всё обошлось.
Валютой стало молчание. Прошла неделя. Карина перестала звать к столу, перестала вешать галстуки. Ксения не реагировала. Ела с общего, убирала посуду, но одежда болталась, а пыль стояла стеной.
— Сильней надо, Люда, — сказал Иван. — Перебросить.
Он уже дрожал.
Карина побледнела.
— А отказать? Он сейчас вырастет с плугом на плечах!
— А ты ношение под рукой? — сухо спросил он. — Испортился — выкидываем.
Так они и пришли к решению. Утром сдали ей ключи.
— Квартира на месяц. Холодильник, плита, кровать. Всё остальное — сама, — сказала Карина.
Начало было кашицей. Тишина. Еда закончилась. Магазин — первый вздох. Ксения купила макароны, хлеб, дешёвую икру.
Вернувшись, стояла у плиты. Руки болтали. Голова — пустая. Но потихоньку вспоминала, как варить чай.
Прошли дни. Смогла. Листала вакансии. Нашла одно — на складе. Низкая зарплата, высокие стены.
Перебрала гардероб. Умыла голову. Запах бодрящий.
Первые смены — как пустой танец. Смущения, растерянности. Но с каждым днём — становилось легче. Начала двигаться.
Через пару недель вышла гулять. Суп заменила бутербродам. Умылась — просто потому хочется. Обратно — после.
Ближе к месяцу Ксения приехала к родителям с коробкой конфет.
— Прости меня, мам. В голове был туман.
Карина обняла её.
— Ксюша, я сама виновата… Надеюсь, что в следующий раз… а его и нет.
Ксения усмехнулась.
— Для себя буду жить. Даже если будет кто-то.
Вечером она сидела у ноутбука. На экране — вакансия. Сложная, нужен опыт. Но она написала. Потихоньку всё берегла. И не растворялась…
