С первого дня, когда Игорь привёл Анну к себе домой, его мать, Елена Александровна, будто унюхала в ней чужой дух. Она посмотрела на неё так, будто бы измеряла глубину её сердца.
— Кто это? — прошептала она, залитая раздражением. — Игорёк, разве тебе нельзя найти хоть кого-нибудь из благородного рода? Смотри, какая она… будто пришелька из степей.
Аня была смугла, с вьющимся чёрным пухом и глазами, полными тревоги, как чёрные лужи в ненастный день. Она работала у прилавка в киоске, учила английский, страдала. Но в доме Игоря её цвет кожи стал грехом.
Елена Александровна всегда мечтала о чистой крови. С детства она намазывала сыну лицо кремами, лепила ему губы, шептала, что он «блондин по жилам, как дедушка из Питера». Она не позволяла ему носить тёмные наряды — «выглядишь как уголь».
— Подумай о своих детях, Игорёк. Хочешь, чтоб они сморщились, как старые фуражки? Норовить только белокурые — в них чистая душа.
Игорь, будто сосуд, наполненный сажей, начал сомневаться. Аня разрывалась, пытаясь угодить его матери. Но каждый день был ведром воды, льющейся в песок.
— Какое несчастье, что парень мой влюбился в такую — раз сказала Елена Александровна. — С таким этунистым, он бы женился на принцессе из Смольного.
Слёзы превратились в пламя. Мать выбивалась из дома. Тогда Анна забеременела. Хаос начался.
— Усумнился, Игорёк! Эта степная тебя пришила! Но ещё не жилец. Я тебе пошлю кого-нибудь подлиннее…
Появилась Катя: блондинка, с глазами из кристалла, дочь владельца гастронома с тремя лавками в центре. Она пахла шоколадом, говорила на языке аристократов, произносила фамилии, как легенды.
— Смотри, мой сын… вот она — женщина. Ждёт, когда дать тебе внуков.
Игорь начал тайно встречаться с Катей. Семи месяцы безутешной Анны молчали.
Девочка родилась в моросящий понедельник. Анна назвала её Голубкой (Палмой). Когда крепко её обняла, всё стало ради этого. Малышка — смуглянка с глазами отца.
Но, когда Елена Александровна увидела её, её лицо изрезала тень.
— Это не дочь моего сына, — пробубнила она. — Смотрите, какой чёрной вышла. Нет, это не кровь доброй женщины.
— Но… у неё глаза Игоря… — шептала Анна, дрожа.
— Ни разу не скажу бабушку! — закричала старуха. — Эта тварь не по мне. А ты, тем более.
Игорь, отравленный матерью и влюблённый в Катю, ушёл. Однажды ночью, когда Анна с двухмесячной спали, он упаковал чемодан молча и вышел.
— Иду, Марусь. Это всё не должно продолжаться.
— Что?! Что ты говоришь? Это твоя дочь!
— Нет. Это ошибка. Пусть цепь сцепится. У Кати мое будущее. А ты и эта дочь — прошлое.
— А так мне дано платить? Я тебя любила, Игорь!
— Я тоже понял, что мы не подходим. Я из семьи, судьба которой несомненна. А ты… будто бродяжка.
И ушёл. Не оглянувшись. Закрыл дверь, как вышибая муху.
Его брак с Катей был пышным. Скромные люди виканули на инстаграмах. Но луна из стекла лопнула, как игра с деньгами.
Катя оказалась злой, требующей, изменяющей. Родитель, её отец, Роман, обращался с Игорем как с горничным.
— Играй, коротышка. Ухаживай за моей дочерью… или отбери ею другая голова.
Игорь терпел, пока случайно, вернувшись домой, не застал Катю с другим.
— Думал, я с тобой уживусь? — сказала она, не краснея. — С мужем своим я поженилась из жалости.
Гром раздался у Романа. Гром, крики, кулаки. Игорь ушёл в бездну, с сердцем, разбитым на куски.
Он вернулся к матери с надеждой. Но Елена Александровна ждала, как кот, стережущий клад.
— Это из-за тебя всё случилось! Потерял белокурую, как камень. Полный ублюдок!
— Она спала с другим! Из-за чего ты её защищаешь?!
— Должен был потерпеть! Она достойная! А не эта тёмная, которая забеременела дочерью также мрачной.
Игорь сорвался:
— Ты, старуха, дьявол! Разрушила мне жизнь!
И ушёл.
Стал шофёром, пряча прошлое. Три года, гоняясь по трассе М-8. И вот — росчерк в моросящую ночь на дань богам гастрономии. КАМАЗ, как призрак, сшиб его с пути. Спина — с ножовка, нога — как мешок бед.
Вернулся в своё родное посёлке — на костылях, без дома, без рубля, без самих людей. Даже мать дверями把他 закрыла.
Однажды увидел их. Анна шла на рынок, держа маленькую руку. Девочка — копия Игоря.
— Марусь… — закричал он, голос рвясь.
Она узнала его. Но не бросилась в объятия.
— Что тебе надо, Игорь-то?
— С ней повидаться… извиниться…
— С ней? — заскрипела она. — Голубка не твоя. Её отец — тот, кто остался. Ему она дала фамилию, её он любит, несмотря на цвет.
— Но… это моя дочь! В её глазах я читаю.
— Да. Но ты отвернулся. Был с блондинкой и оставил нас в бедности. Моя дочка лихорадила от голода. А ты был где?!
Игорь дрожал, плакал.
— Не знал…
— Ты не хотел знать! Плел, что твоя светлая кость превосходит других. Как тебе с блондинкой повезло? Был ли ты счастлив?
Он смолчал.
— Кто спас меня? — сказала она. — Пётр, кожевник. Он оставил нам любовь. Он отец этой девочки. А ты… даже имени в её глазах нет.
Пётр появился. Темнокожий, с мужественными ладонями и взглядом поэта. Он обнял Анну и дочь.
— Всё в порядке, любовь моя?
— Нет, этот дурак, что лгал любовью.
— Ты тот, кто бросил их из-за прихоти? — спросил Пётр, глядя на Игоря, будто на воришу. — Голубка, приветствуй дядю.
— Привет… — стушевалась девочка.
Игорь упал на колени.
— Прости меня, Марусь…
— Не могу. Ты выбрал. выбор с прижиманием к стенке. Ты не отец, ты был слугой вашей тьмы.
Они ушли. Руками, как одно семейство.
Той ночью он написал письмо, которое не смог отправить:
Голубка, моя добрая девочка:
Твой отец — трус. Он предпочёл цвет твоего лица над любовью. Твои первые шаги, первые слова — потеряны. Из-за лжи, которую ему продала его мать.
Твой настоящий отец — Пётр. Он выбрал тебя, он тебя держал, он тебя достоин.
Но если ты меня не простишь… я это пойму.
С любовью и сожалением,
— Игорь
Утром, он порвёт письмо, как бумажных птиц, и отпустит их на ветер. Некоторые двери, закрытые раз и навсегда, не открываются.
Елена Александровна умерла в одиночестве, не зная, что у неё есть внучка. Игорь больше не ходил. А Голубка росла счастливо, не зная, что когда-то существовал человек, который не знал её любви, только прищепство.