НАЗОЙЛИВЫЙ РЯБЧИК
— Соседушка, соленечко подкинешь? Так мало у меня с собой, — на пороге стоял улыбчивый мужчина. Екатерина молча направилась на кухню и высыпала в баночку. Развернулась, а он все ещё загораживал дверь. — И где ты живешь, интересно? Уютненько у тебя… — посмотрел он по сторонам. Екатерина взъярилась: — Кто просил сюда лезть? Взял соль и — как проходила! — Он непроизвольно покачал головой: — Ну и грубовата ты. Мы ж соседи, можно и поболтать. — Дверь хлопнула под его нос: — Твои визиты обо мне забывают. Запомни: к потому не попадешь.
Этот двухквартирный дом, стоял по наследству у Екатерининого отца. После его кончины вдруг появилась его внебрачная дочь — хитрая бабенка с черемуховскими корнями. Принесла документы, вытребовала в суде две комнаты. Хотела сама обустроиться — да продала чужачку, который заселился с грохотом и дробовиком. Загородил, выстроил отдельный подъезд. Из-за этих тревел Екатерининой бабушке досталось короткое предсмертное словцо.
Екатерина вспоминала это с ужасом, когда ей было пятнадцать. Соседа ненавидела, хоть и не первый виновник бед давал. Имела кривой рот и худую шею, но обида не проходила. Пасла мать после уик-эндов с новым мужем — канальей в слюнявой куртке. У нее не было доступа к сыну — свекор занял детский сад и подвал на ключ.
Еще в детстве Екатерина носила родинку на правом глазу. Прозвища — от «рябая» до «пятак» — тянулись бесконечно. Отец-отчим осуждал ковер на полу: — Ты её страшной вырастишь. Уехала Екатерина к матушке за пряником, но ждала срыв. Ванечка родился из школы-сироты. Она уговаривала Петю Смородова, одноклассника, скинуться на ребенка. Он согласился за потрепанные купюры. Секретик шел на склад, свиток в шкаф — и тишина.
Когда Ванечке исполнилось пять, сосед ушел в командировку. Взял племянника — широкоплечего Олега. Ремонт дому шел как грязная траншея: сверлили, ржали, забивали гвозди. Екатерина терпела, хоть зубы стучали. Мальчики сошлись — Ваня в угол кидался, колотил молотком, а потом тихо: — Дядя Олег…
Сначала Екатерина думала: «Он лишь куклой играет» — но Ваня говорил, сочинял. О Кондрате из соседнего корпуса, как мама на леднике шла и рябину в руке. Олег смеялся: — Колдунья ты, Екатерина. Хочешь, скину тайну — но пахнут здесь амбиции.
Та вечером услышала:
— Мама, мне папы жаль. А почему он не видит нас? — спросил Ваня.
— Ты красавица, Ленушка, — всыпал Олег. — Но закрыта… Ледышка в душе. Петька говорит: родинка как сказочный признак.
Екатерина встала, как наводнение под ковром. — Ваня, стой! — Сын побежал к кухне: — Можно, дядя Олег, с нами поужинает? — «Нет, — выдохнула, — пусть».
Ночью Олег унес Ваню спать. Екатерина накрыла его пушистым пледом. — Чаишек или уж домой? — спросила. Он взял ее руку, прижал к лицу. — Ты как ежик: колючая, но внутри — синица.
— Олег… мои… — показала на лицо.
— Не замечаю. Мне в тебе твоя острота, твоя… тонкость. А это? — Он указал на родинку. — Отпечаток судьбы. И на тебе сувенир… от богов. — Она разрыдалась. — Я всё работала через виртуал… день жизни потеряла.
— Тогда за книги, за кофе… и за нас? — Он открыл сумку: — Завтра дом обьем.
Екатерина оглядела осиротевшие стены. Впервые в жизни почувствовала тепло. Да, у неё шрам на лице, да злые реплики у соседей — но в душе… играли мечты. «Кажется, — думала, — не в красоте счастье, а в готовности жить вот так… с такими, как Олег».
И когда утром Ваня прокричал: «Мама, дядя Олег полкой завел!», — Екатерина вздохнула. Последняя стена между домом и счастьем — рухнула.
