Всю жизнь я мечтала о свадьбе, которой бы гордилась моя покойная мама.
Представляла белые розы, струнный квартет, смех и тот весёлый хаос, когда семьи объединяются. Не ожидала осуждения. Не думала, что мою историю любви прервут при всех близких. И уж точно не предполагала, что больнее всего ранит не чужая женщина, а новая свекровь.

Но начнём по порядку. Меня зовут Екатерина Соколова. Мне было девять, когда умерла мама. Однажды она пекла блины на кухне, смеясь, что я пролила мёд на её сумочку — а через несколько месяцев её не стало.

Тогда я не понимала, что такое рак груди. Зна́ла лишь, что она становилась тише и меньше, пока совсем не исчезла. Папа старался. Боже, как он старался! Но горе сделало его призраком. Долгие годы мы жили вдвоём, как планеты, забывшие общий язык.

Потом в нашей жизни появилась Галина. Моя учительница музыки. Сначала оставалась после уроков, помогала с домашкой. Потом начала готовить нам ужин раз в неделю. Скоро она участвовала во всём.

Но ни разу не просила называть её «мамой». Боялась переступить черту. Помню, однажды я оставила на кухне школьный проект, а она ночью его доделала. Утром извинилась: «Я же не мать. Просто не хотела, чтоб тебе поставили двойку».

Такой была Галина. Тихой, доброй, всегда ставившей других на первое место.

И папа снова начал улыбаться. Я снова начала улыбаться.

Когда мне исполнилось пятнадцать, он сделал ей предложение в нашем саду. Она расплакалась, как ребёнок, и спросила моё разрешение. С того дня я стала ей родной, а она — мне.

Десять лет спустя я обручилась с любовью всей жизни, Артёмом. Познакомились в университете на волонтёрстве в приюте для собак. На нём были носки не парой, а кофе он варил отвратительный, зато сердце имел такое… готово до двух ночи развеивать твои сомнения.

Предупредил, что мама Светлана немного «консервативна». На деле значило — любит всё по-своему. Со мной она вежливость соблюдала – ледяную. Думала, не умеет проявлять тепло. Но ближе к свадьбе поняла: дело в другом.

Ей не нравилась Галина.

Может, ревность? Может, считала, что чтить мачеху – значит предать родную мать. Но я твёрдо решила: Галина пойдёт со мной к алтарю под руку с папой. «Она это заслужила», – сказала Артёму. – Она вырастила меня. Была рядом». Он кивнул: «Пусть будет так».

В день свадьбы я нервничала, будто белка в колесе. Платье сидело идеально, небо ясное, цветочная арка – точь-в-точь как в мечтах. Галина помогала мне собираться, дрожащими пальцами разглаживая ткань. «Ты так похожа на неё», – прошептала она. Я улыбнулась. Зна́ла, кого она имела в виду. Сжала её руки: «Ты была мне матерью во всём. Не позволяй никому говорить обратное». Она поцеловала мне лоб, глаза влажные: «Люблю тебя, Катюша. Что бы ни случилось, я горжусь тобой».

Под музыку я вышла в проход под руку с обоими. Гости обернулись с улыбками. Галина опустила голову, но я сжала её руку. Иди гордо, внушала я мысленно.

Лицо Артёма озарилось, когда он увидел меня. Всё было безупречно.

Пока…

Пока его мать не поднялась.

Встала она не как человек, которому надо платок поправить. Встала как судья перед приговором. «Простите», — громко сказала Светлана. — Но перед продолжением нужно кое-что прояснить». По толпе пробежал шепоток. Священник замер. Артём нахмурился.

Светлана шагнула вперёд и указала на Галину: «Эта женщина не имеет права вести девушку к алтарю. Она не мать. Не кровь. И честно говоря, это пощёчина всем настоящим матерям!»

Перехватило дыхание. Ноги оцепенели.

«Свадьба — святое таинство! Семья — святыня! Если хотим построить брак на крепком фундаменте, начинать надо с правды и уважения. Уважения к мёртвым. Уважения к кровным родителям!»

Рука Галины выскользнула из моей. Повернулась к ней — глаза в слёзах, лицо белое как мел.

Артём остолбенел: «Мама,
А теперь Варвара и Лёденька до сих пор хохочат до слёз, когда вспоминают, как в первую семейную пятницу после медовой недели Игорь Петрович устроил в их кухне потоп, пытаясь приготовить для всех пельмени «как у Ольги», но только вызвал всеобщий смех вместо уважения, и поняли они, что именно такие ламповые неуклюжие моменты и есть их настоящее, нерушимое, хоть и не кровное семейное счастье.