24 октября 2024
Москва, гостиница «Юность», 22:47
Темный бархатный бальных зал затянут в лепестки роз. В коридоре стоит гул смеха гостей, тихий шорох шелков и скрип замков на стоптанном ковре. Я опираюсь лбом о влажный кафель туалетной кабинки, пальцы сжали складки белого платья, которое дороже всей мебели в моей студенческой квартирке.

Папа наверняка здорово разочаровался бы, узнав, как я сейчас выгляжу. Три часа назад он, семья жениха и тётя Марина, наша партийная соседка, сидели за столом в «России» и Театрального проспекта, где подают борщ по килограмму. Они хвалили Андрея: «Парень порядочный, из хороших людей, дом куплен, работа стабильная». А теперь я, его невеста, сидит в туалете, размазывая под глазами макияж, как будто действительно плакала по случаю свадьбы.

Да, наверное, зря отказалась от дуэта с тамадой. Вчерашние слова Кати всё ещё гложут: «Ты такая же, как его мать, которая сорок лет носила платок на голове». Я тогда обиделась — Катька всегда грубовата, но её не было на нашей скромной церемонии. Теперь, когда мы сидим за столом с коллегами Андрея из банка (все они ноют, что заплатили по 2000 рублей за билет), я вспоминаю, как он, подходя ко мне в спортзале на Покровке, спросил: «Вы не против, чтобы вечером вместе выпить кофе?» И как потом, через два месяца, перестал звонить, если я не могла ответить, с кем я была в пятницу вечером.

Мама сегодня клеилась ко мне как пчела к пирожному. «Дочка, ты красавица! Андрей тебе нравится?» — и важно поправляла мой эфес на платье, которого я не выбрала сама. Андрей настоял на классике, хотя мне хотелось что-то броское, с кружевом. «Ты будет вспоминать всю жизнь, — говорил он, когда я злилась. — Так как ты станешь его женой».

Гости уже смеются над тамадой. Он только что спросил: «Кто из молодоженов больше ревнует?» Андрей поднял его туфлю, я — свою. И снова смех. Несколько лет назад мы были на дне рождения Кати в «Перово», где мы хохотали над тем, что мужчина, которого я выбрала, спит с ней по воскресеньям в кровати, якобы молитвы совершая. С чего я тогда бросила взгляд на Андрея? Он стоял в углу, пил минералку в одиночестве.

Мне послышалось. Или нет. В соседнем столике Ира, моя коллега, говорит: «Ты знаешь, Андрей, наверное, хороший человек, но он постоянно контролирует. Я понимаю, он боится». Она гладит себя по животу, как будто стесняется. Её муж находится где-то в углу, ест рюмку вареников без яиц — она вегетарианка.

Я смотрю на своего потенциального мужа. Он курил на балконе, когда я удалила сообщение Кати из закладок. «Они же считают, что тебе нужна новая жизнь», — сказала мать, помогая надевать маникюр. «Человек должен оставить все старое, чтобы начать по-настоящему». Но мне не хочется новых жизней. Я хочу того себя, кто ходил на концерты с гитарой, кто напивался с Катькой в «Русской печке» до утра.

Тамада приглашает пары на «танец подготовки». Пара по соседству уже распуталась — женщина не знала, кто принес статус мужчины. Андрей держит меня за талию, ладонь распаренной от джинсов. «Ты сегодня моя, — шепчет он, когда мы кружимся. «Катя бы уже умерла, если бы увидела, как ты изменилась». Да, она бы. Вчера, перед тем как мы договорились не приглашать её, Катька сидела в нашей кухне, смотрела на наше замершее видео прошлых сборов, и сказала: «Ты ведь была ярче. Теперь похожа на куклу, которую хочет собрать муж».

Мне идёт третья дорожка. Я не успела заменить никого — слишком много сплоченных картинок. Мамин свитер, папин журнал «Тракторист», наши походы в бассейн на Докукина. Они сошлись в мысли: лучше иметь хорошего партия, чем быть свободной. «Ты всё равно не сама от тебя, — сказал папа на нашем первом допросе в его кабинете. «Ты теперь представительница семьи».

Андрей сегодня красив. Его волосы уложены так, как у них делают в банке, где он получает три с половиной оклада. Он мне подмигивает, когда кто-то из гостей говорит: «Пара как из рассказа Чехова». Я помню, что Чехов писал о любви как о долговременной болезни.

На кухне, между салатами «Кошер» и «Диабетики», мы пили водку. Я не знала, что в этом стекляшнице хранится читатели, но Андрей рассмотрел без очков: «Тебе не стоит читать тех, кто не одобряет свадьбу». Он вернул брошюру в стойку, и я поняла, что никогда больше не прочту этого рассказа.

Моя подруга уехала в Самару. Вчера, после грустного разговора, мы обнялись, и она сказала: «Ты надеюсь, это будет так, как в сказке». А сказка — это когда принц женится, а его невеста превращается в принцессу. Я не уверена, что хочу быть принцессой.

Но ситуация уже зашла в разговор с мамой. «Ты же сама согласилась, — говорила она, укладывая мне волосы в тугой хвост. «Кто ещё будет агранировать жизнь в таком доме? А ты будешь смотреть, как он растёт».

Мне не нравится, как он говорит «он». Как будто мой ещё не родился, но уже есть.

Я ступаю взгляда в зеркало душа. На мне льняное платье мамы, которое я выкормила, когда она умирала два года назад. Она была кукловодом в лесу, вышивала кукл в детстве. «Ты не смей надевать его, — говорила она. «Это для моей королевы». А теперь, в этот вечер, я чувствую себя точно так же. Не счастливой, а узником.

На улице идёт снег. Ветер, как ставки из окна. Я вспоминаю, как мы с Катькой играли в прятки в Немецком саду. Она всегда находила меня. «Ты похожа на дикую кошку, — говорила она. «Ты бьёшься».

Я больше не бьюся.

Я улыбаюсь и танцую. Я пою песни и смеюсь. Я поднимаю за здоровье конкретно моего мужа, Теодора, который называет себя Андреем Викторовичем.

Но в туалете, в тишине, я слышу, как моя жизнь произносит: «Сегодня ты выбрала не то, что хотел, а то, что нуждайся в безопасности».

И я не уверена, что это меняеца.