Меня зовут Анастасия Романова. Два часа назад я стояла на собственной кухне в резиновых перчатках, закатанными рукавами, руки в теплой мыльной воде. Рядом — гора грязной посуды. Волосы стянуты в тугой пучок, лицо без косметики, ноги гудят после долгого вечера притворства.

Смешно? Прямо над головой, в бальном зале нашего подмосковного особняка, сотни нарядных гостей толпились под хрустальными люстрами. Они потягивали шампанское, громко смеялись, позировали перед цветочной композицией с надписью «Бал фонда Романовых».

Мой дом. Мой вечер. Моя жизнь. Но никто меня не узнал.

Так я и хотела.

На мне не было дизайнерского платья или бриллиантов. Я нарядилась в форму кейтеринга — черную водолазку, брюки, простой фартук. Проскользнула на кухню до прихода гостей и затерялась в суете приготовлений.

Зачем?

Мне нужно было увидеть. Узнать. Павел — мой муж — неделями твердил, как фальшивы люди в его кругу. Как они улыбаются в лицо, а за спиной злословят. Как благотворительные вечера привлекают больше самолюбования, чем милосердия.

Я решила проверить самой.

Хотела понять, кто они на самом деле… когда считают меня «обслугой».
Вначале мелочи. Дама в платье цвета бордо нетерпеливо цокнула языком, когда я искала правильное вино дольше пяти секунд.

«Ваш брат лучше бы подучился», — пробормотала она, не глядя мне в глаза.

«Ваш брат».

Фраза ранила сильнее, чем следовало.

Потом появилась организатор Ольга — та самая, кому мы щедро заплатили за бал. Она впорхнула на кухню, гарнитура подпрыгивала, пока она орала приказы, как старшина на плацу.

«Эй! Девушка во фартуке!» — рявкнула она в мою сторону. — «Шестому столу вода. Чего раззявилась?»

Я сдержала ответ и молча выполнила. Проходя сквозь толпу, ловила за спиной шепоток и смешки. Одни гости меня вовсе не замечали. Другие бросали быстрый взгляд и отворачивались, словно я недостойна занимать место.

Пожилая дама — кажется, Валентина Петровна, одна из «светских львиц» — подозвала меня у десертного стола.

«Рак слишком медленно подаёшь», — равнодушно сказала она. — «Координации уже не обучают? И ради бога, улыбайтесь!»

Я вежливо улыбнулась.

Она прищурилась. «Хотя, забудьте. Ступайте посуду мыть. Вам это больше подходит».

Посуду.

В моём же доме.

Где в коридоре висели наши свадебные фото, а на лестнице — любимая картина, подарок Павла на юбилей, прямо у неё за спиной.

Я кивнула и вернулась на кухню.

Вот там я и стояла, оттирая тарелки, слушая, как музыка с бала доносится вниз, как жестокая насмешка над моим настоящим местом.

Я почти готова была бросить эту игру.
Я не ждала доброты. Не искала похвал.

Но то, что я увидела за эти часы, разбило сердце. Люди, разыгрывающие милосердие перед камерами, щёлкавшие пальцами, как дворяне, когда думали, что важные лица не видят.

Я всегда верила, благотворительность — от сердца. А сегодня это походило на спектакль.

Когда я ставила последнюю чистую тарелку, по залу разнёсся знакомый голос:

«Простите… никто мою супругу не видел?»

Я замерла.

Павел.

Тон был спокойным, но с металлом. Нарочито громким.

Я выглянула из кухни как раз, когда он входил в зал в безупречном смокинге, с бокалом шампанского. Выглядел… притягательно. Уверенно. Властно. И слегка раздражённо.

«Она должна была встретить меня у десертов двадцать минут назад», — произнёс он громче, и разговоры стихли.

Ольга-организатор бросилась к нему, растерянная. «Я… я её не видела, Павел Степанович».

Валентина Петровна вставила, поправляя жемчуг. «Ах, возможно, задержалась? Знаете, женщины».

Павел холодно улыбнулся. «Возможно. Хотя странно — я подумал, она внизу… посуду помогает мыть».

Тишина.

Был слышен лишь гул люстр.

Потом он повернулся к кухне — и заметил меня.
В полной униформе кейтеринга. Руки мокрые. Лицо раскраснелось.

И он улыбнулся.

«А вот и она».

Толпа обернулась, когда я подошла к нему.

Павел бережно снял фартук, вытер мои руки своим носовым платком и поцеловал мне лоб на виду у всех.

«Вот», — сказал он, — «Анастасия. Моя жена. Женщина, для которой устроен этот бал. Та, что помогала мне построить этот дом, эту жизнь, фонд, который вы здесь поддерживаете».

Муха пролетела бы — услышали.

Я огляделась и увидела широкие глаза. Побледневшие лица. Валентина Петровна приоткрыла рот. Ольга выронила гар
И наконец, под мерцающим небом Подмосковья, я поняла, что подлинная роскошь не в особняках или люстрах, а в умении видеть человека в каждом встречном, будь он хоть в парче, хоть в простом фартуке.