Серое утро разрывает лишь постукивание двух тяжёлых чемоданов по садовой дорожке. Семьдесят шесть лет Людмила Петровна Соколова молча уходит от старого каменного дома, бывшего когда-то отчим гнездом. Сын Борис, скрестив руки, стоит на крыльце; у проёма двери прислонилась его жена Ольга.
«Прости, мама», — сухо произносит Борис. — «Не можем больше за тобой присматривать. Тебе пора обустроиться отдельно. В пансионе будет лучше.»
Людмила не отвечает и не роняет слезу. Лишь едва заметная дрожь пробегает по рукам, сжимающим потёртые кожаные ручки чемоданов. В них – не просто пожитки, а тщательно хранимая тайна.
Не оглядываясь, она идёт по дорожке. Они не достойны видеть её лицо.
Через три часа Людмила сидит в скромной комнате местного пансиона: чистое помещение с бежевыми шторами и простой кроватью. Смотрит в окно, вспоминая сад, за которым ухаживала, и внуков, звавших её «Бабуля» с радостью, пока Ольга не начала нашептывать гадости, пока Борис не стал отводить взгляд и пропасть не выросла между ними непреодолимой.
Из сумочки достаёт крохотный ключ, сверкнувший в свете: ключ от банковской ячейки, хранящей куда больше, чем кто-либо может представить.
В 1983-м её покойный муж Иван вложился в малоизвестную фирму, торгующую комплектующими для ЭВМ. Хотя многие считали ставку промахом, Людмила верила в него. Компанию поглотил технологический гигант. После смерти Ивана Людмила сберегла акции, тихо распродав часть их на пике бума, не сказав Борису, не желая, чтобы деньги нарушили жизнь семьи.
С годами сыновняя любовь сменилась обидой, усилившейся после женитьбы Бориса.
Но к тем деньгам она не притрагивалась. Не из обиды. В ожидании.
Ждала чего-то. Или кого-то.
Позже в пансионе она познакомилась со Светланой, молодой волонтёршей лет двадцати пяти, полной энергии и с мальчишеской озорной искрой. Светлана разносила обеды, без умолку беседовала с постояльцами и общалась с Людмилой Петровной не как со старушкой, а как с подругой.
Однажды Людмила засмотрелась на карту на стене, и Светлана спросила: «А вы в Крыму бывали?»
«Нет, а очень мечталось, — с грустью улыбнулась Людмила. — С Иваном грезили поехать, но… зарубки жизни помешали.»
«А вы всё ещё съездите!» — воодушевила Светлана. — «Никогда не поздно.»
Людмила чуть сильнее сжала подлокотники кресла. «Быть может.»
Вечером Людмила разложила на столе толстый конверт: вынула банковские выписки, сертификаты акций и бумаги о ячейке — документы на укрытое состояние в 180 миллионов рублей.
Деньги ждали нетронутыми, ведь для неё семья значила больше.
Но возможно… настоящая семья — не всегда по крови.
В доме Борис тревожился, спрашивая Ольгу, не порвал ли он с матерью слишком рано и всё ли у неё в порядке. Ольга отмахивалась, напоминая, что теперь у них место для детской. Терзаемый сомнениями, Борис мучился догадками: неужто у матери есть тайные деньги? Гордый, безмятежный вид, с которым Людмила Петровна ушла, подтачивал его уверенность, сея сомнение, что проросло в нём буйно.
Одевшись в своё лучше отглаженное пальто, Людмила пришла в банк. Крошечный ключ в кармане будто отяжелел.
В помещении для ячеек служащий поставил металлический контейнер на стол. Людмила открыла его спокойно и осторожно. Внутри: бумаг, маленькая тетрадка и бархатный мешочек со старинными золотыми червонцами — часть коллекции Ивана.
Она выпустила воздух, задерж
Светлана выполнила её последнюю волю: открыла сбережения, отпарила долги пансиона для других стариков, а на остаток купила билет в Крым и сидела теперь на ялтинской набережной, смотря, как золотое солнце тонет в Чёрном море и думая о бабушке, что подарила ей целый мир, пока Борис с Ольгой пустовали в холодном доме.
