Слушай, всю жизнь мечтала о свадьбе, где моя покойная мама гордилась бы мной. Представляла белые розы, струнный квартет, смех и тот особенный хаос, когда семьи смешиваются. Не ждала осуждения. Не ждала, что мою историю любви прервут на глазах у всех дорогих людей. И уж точно не думала, что больнее всего ранит не чужая тётя, а новая свекровь. Но, наверное, с самого начала.
Меня зовут Анна Иванова. Мама умерла, когда мне было девять. Вот помню: она печёт оладьи на кухне, смеётся, что я случайно пролила сметану ей в сумочку… А через пару месяцев её не стало. Рак груди — что это значит в девять лет? Просто видела, как она тает, затихает, и в конце… пустота.
Папа старался. Боже, как старался! Но горе сделало его тенью. Долгое время были вдвоём, как заблудившиеся планеты. Потом в нашей жизни появилась Галина. Она учила меня музыке. Сначала оставалась после уроков, помогала с домашкой. Потом стала по вторникам готовить нам ужин. А скоро была уже везде.
Ни разу не попросила называть её мамой. Наоборот, боялась лишний шаг сделать. Помню, оставила ночью на столе доклад по природоведению — она дописала пока я спала. Утром просила прощения: «Знаю, я не мама. Но не хотела, чтоб плохую оценку получила». Вот такая Галина. Тихая, добрая, всегда других вперёд ставит.
И вот потихоньку, мучительно, папа снова начал улыбаться. Я тоже.
В пятнадцать он сделал ей предложение у нас во дворе. Она расплакалась как дитя и спросила у меня разрешения. С той минуты я стала её — а она моей.
Прошло десять лет — и я выходила замуж за всю любовь своей жизни, за Дмитрия. Познакомились в институте на субботнике в приюте для собак. Носки у него разные были, кофе варёный ужас, но сердце… такое, что до двух ночи уговаривает не сомневаться.
Предупредил, что мать его, Снежана, «немного старомодна». На деле — чтобы всё было по-её. Она всегда вежливая была со мной — ледяная. Думала, просто человека тёплым словом разбить сложно. Но ближе к свадьбе поняла — дело не в этом.
Ей не нравилась Галина.
Может, ревность. Может, считала, что почитать мачеху — предать родную мать. Но я знала, чего хочу. Под венец меня поведут втроём: папа под правую руку, Галина под левую. «Она заслужила», — сказала Диме. «Меня она растила. Была рядом». Он кивнул: «Значит, так и будет».
Утром в день свадьбы дрожала как осиновый лист. Платье сидело идеально. Небо без единого облачка. Цветочная арка — точь-в-точь как мечтала. Галина помогала одеваться, гладила ткань платья дрожащими пальцами. «Ты на неё похожа», — прошептала. Я улыбнулась. Знаю, о ком. Взяла её руки: «Ты была мне матерью в каждом дне. Никому не позволяй думать иначе». Она поцеловала в лоб, глаза влажные. «Люблю тебя, Анюта. Что бы ни случилось, я тобой горжусь».
Когда заиграл оркестр, я вышла под руку с обоими. Гости повернулись, улыбались. Галина опускала взгляд — я сжала ей руку. *Держи голову высоко*, — мысленно сказала. Дима просиял, увидев меня. Всё было совершенно.
Пока… Пока не поднялась его мать.
Она встала не как человек, которому платок нужен или платье поправить. Как судья перед приговором. «Простите», — громко заявила Снежана. «Но пока всё идёт дальше, кое-что надо прояснить». По залу прошёл шепоток. Свяшенник замолчал. Дима нахмурился.
Снежана шагнула вперёд и показала на Галину: «Эта женщина не имеет права вести девушку под венец. Она ей не мать. Не кровь. И честно говоря — это пощёчина всем настоящим матерям». У меня дыхание перехватило. Ноги к полу приросли. Голос её зазвенел громче: «Свадьба — святое. Семья — святое. И если хотим строить брак на правде и уважении — начните с уважения к мёртвым. К настоящим родителям». Рука Галины выскользнула из моей. Повернулась к ней — глаза полные слёз, лицо белое как снег.
Дима окаменел: «Мама, ты что делаешь?!»
Но она не унималась: «Молчала изо всех сил. Но увидев ту в первом ряду, на месте Анниной матери… тут уж нельзя было пром
Ох, дальше мы с Димой дали друг другу слово хранить тепло в нашем доме, и вот уже три года спустя наша доченька Машенька с восторгом носится по даче вместе с Темиком, а Ольга Николаевна печет свои знаменитые пирожки, пока папа готовит шашлык, а упрямая тёща Томара так и не приехала даже на крестины, но теперь это её потеря, ведь как говаривала бабушка Полина — родные души дороже вынужденного родства, и вот сейчас наши весёлые крики из сада смешиваются с треском сучьев в костре и лаем нашего рыжего пса Тоббика, что несётся за мячом
И кажется, именно сегодня, глядя как папа осторожно передаёт Гале дымящийся шашлык с окровавленным пальцем, а Дима взапуски с Тоббиком гоняет Машку на плечах под раскаты хохота, я вдруг поняла простую вещь — жизнь как папин обгорелый казанок: немного криво, с пятнами сажи, но чертовски вкусно и по-настоящему своё.
