Её звали Валентина Иванова.
Бродила по городу, опустив взгляд – не от печали, а в поисках затерянных пуговиц.
Обнаружив одну – на тротуаре, в сквере, на сиденье автобуса – подбирала и клала в карман пальто.
Неважно, велика или мала, нова ли или затёрта. Всё равно забирала.
Дома, в шкатулке, лежала россыпь пуговиц-сирот.
Но Валентина не прихотью их собирала.
Каждый вечер доставала старую швейную коробку и пришивала их к лоскутному одеялу.
По одной.
Беспорядочно.
Без симметрии.
Говорила, будто каждая пуговица – нечто утерянное кем-то бесследно: пальто, рубашка, память, день.
Любопытные спрашивали, зачем она так.
Она отвечала:
— «Потому что пришивать потерянное – не даёт мне треснуть совсем.»
Знала – не вернуть пуговицы хозяевам. Но могла о них позаботиться. Дать им место. Напомнить, что они всё ещё существуют.
Со временем её одеяло стало мозаикой малых пропаж, собранных и прирученных.
До сих пор Валентина бродит по городу, глядя под ноги.
А когда кто-то твердит, что она теряет время, она улыбается и думает:
«Пустяки. Есть вещи, что только глядящим вниз открываются – как тени прошлого в лужах после дождя.»