Вот как начался мой последний день учительницей в обычной школе.
Без смеха. Без злости. Просто равнодушный голос, будто про погоду сказал.
— Ты не умеешь в VK Клипы. Мама говорит, старым как ты давно на пенсию пора.
Я улыбнулась. Научилась не принимать близко к сердцу.
Но всё равно… что-то внутри надломилось ещё сильнее.

Меня зовут Елена Викторовна Антонова.
36 лет я учила первоклашек в тихом городке под Москвой, скажем, в Подольске.
Сегодня я упаковывала свой класс последний раз.

Когда начинала в конце 80-х, учительство было призванием. Святая связь.
Люди нам доверяли. Даже уважали.
Зарплата была невелика, но было уважение. А это дороже любых денег.
Родители приносили пирожки на родительских собраниях.
Дети рисовали мне открытки с кучей ошибок и кривыми сердечками.
А когда кто-то впервые сам читал предложение вслух…
Это была такая радость, которую никакая зарплата не заменит.

Но что-то изменилось.
Потихоньку. Незаметно. Год за годом.
Пока однажды я не оглянулась в классе и не поняла — не узнаю работу, которую когда-то любила.

Дело не только в планшетах или электронных досках — хотя и в них тоже.
Дело в усталости.
В отсутствии уважения.
В одиночестве.

Раньше я вечерами вырезала бумажные яблочки, чтобы украсить стены.
Теперь трачу их на заполнение электронного журнала инцидентов — на всякий случай, если родители в суд подадут.
На меня кричали при всём классе.
Не дети — родители.
Один так и сказал:
— Вам явно не место с детьми! Я видел ваше видео в телефоне сына.
Он снимал меня, пока я успокаивала ребёнка с истерикой.
Никто не спросил, как я себя чувствую.
Никому не было дела, что я держусь на жвачке, кофе и чистой силе воли.

И дети другие.
И виноваты не они.
Они растут в мире слишком быстром, слишком шумном, слишком… отчуждённом.
Приходят в школу невыспавшиеся, перегруженные экранами, без душевного стержня.
Кто-то злой. Кто-то испуганный.
Многие не умеют держать карандаш, ждать очереди или сказать «пожалуйста».
А мы должны всё исправить.
За 6 часов. Без помощников. С 28 учениками. И на бюджет, которого не хватит даже на пирожные в День рождения.

Помню, мой класс был островком спокойствия.
У нас был уголок чтения с подушками.
Мы пели по утрам.
Учились быть добрыми раньше, чем умножать.
А сейчас?
Сейчас требуют думать об «учебных целях», «метриках» и «измеримых результатах».
Моя ценность зависит от того, как шестилетка закрасит кружочки на контрольной.
Однажды завуч сказала:
— Вы слишком… душевная. Нам нужны результаты.
Как будто близость к детям — это минус.

Но я держалась.
Потому что всегда были моменты. Небольшие, святые.
Мальчик прошептал:
— Вы как моя бабушка. Я бы с вами жил.
Другой оставил записку на столе:
— Здесь я в безопасности.
Или тихоня, который наконец посмотрел мне в глаза и сказал:
— Я сам прочитал.
Я цеплялась за эти моменты как за спасательные круги.
Они напоминали: хоть мир говорит иначе, я всё ещё делаю что-то важное.

Но этот последний год… сломал меня.
Стало больше агрессии.
Один швырнул стул через класс. Другой пригрозил «принести кое-что из дома», когда я попросила сесть.
Классный телефон стал линией кризиса.
Психолог уволилась в октябре.
К ноябрю не осталось даже заменяющих учителей.
Усталость висела в воздухе, как густой туман безнадёги.

А я?
Я чувствовала себя невидимкой. Лишней.
Как старая пила в цифровом мире, где больше не верят в человеческое тепло.

Сегодня я собрала класс.
Сняла с потускневших стен рисунки — некоторым десятилетия.
Нашла коробку с открытками «спасибо» от класса 1995 года.
В одной было:
— Спасибо, что любили меня, даже когда я плохо себя вел.
Я заплакала, читая.
Потому что тогда быть учителем значило что-то.
Сейчас это профессия, за которую будто надо извиняться.

Никакого праздника. Никаких речей.
Лишь рукопожатие от новой завуча, которая сказала «Елена Викторовна» и уткнулась в телефон, не дослушав.

Я оставила коробку со стикерами. Своё кресло-качалку. Своё терпение.
Но взяла с собой память о каждом ребёнке, кто смотрел на меня с восторгом, доверием или облегчением.
Это моё. И никто не отнимет.

Не знаю, что будет дальше.
Может, стану волонтёром в библиотеке.
Может, научусь печь настоящий хлеб.
А может, просто посижу на крылечке с чаем, вспоминая мир, который был добрее.

Потому что я скучаю.
Скучаю по времени, когда учитель был союзником, а не мишенью.
Когда родители и школа были командой.
Когда образование значило расти, а не просто сдавать тесты.

Если ты был учителем, ты знаешь.
Делали мы это не из-за каникул.
А ради ребёнка, который наконец завязал шнурки.
Ради того, кто улыбнулся после недель
Ради сломавшейся мелки в первой прописи или тихого возгласа «ура» над страницей букваря, где все буковки вдруг сложились в слово «Родина».