В зятёвой просьбе
Валентина Фёдоровна застыла с глиняной кружкой в руках, услышав голос зятя из прихожей. Он говорил по телефону негромко, но стены в брежневке были тонкие — каждое слово долетало до кухни.
— Понимаю, мам, что тесно. Но куда деваться? Пока съёмное жильё не найдём, придётся мириться… Нет, она не придирается. Просто хочется уже своего угла, ты же понимаешь?
Кружка тихо звякнула о стол. Сердце застучало так, что дыхание перехватило. Зять продолжал:
— Светка пока не в курсе. Боюсь расстроить — она ведь к бабушке привязана… Нет, тестя ничего плохого не делает, просто чужой человек в доме — это напрягает. Ты сама знаешь.
«Чужой человек». Слова вонзились, как нож. Тридцать лет в этой квартире — вырастила здесь Лену одна, после того как муж сбежал с бухгалтершей. А теперь она — посторонняя в собственных стенах.
Дверь скрипнула, послышались шаги. Валентина Фёдоровна схватила тряпку, засуетилась у идеально чистого стола.
— Доброе утро, Валентина Фёдоровна. — Дмитрий потянулся к самовару.
— Доброе, — буркнула она, не поднимая глаз.
За семь лет совместной жизни так и не перешли на «ты», несмотря на все попытки. Зять был вежлив, галантен даже, но незримая стена между ними не исчезала. Списывала на характер — человек замкнутый. Оказалось же, просто терпел лишний рот.
— Лена ещё спит? — Дмитрий наливал кипяток в стакан с подстаканником.
— Спит. Вчера поздно пришла — на фабрике ревизия.
Зять кивнул, размешивал сахар. Она украдкой разглядывала его: статный, с офицерской выправкой — красавец, что и говорить. Дочь таяла от восторга: «Мне с Димкой как повезло!» А вот теще повезло куда меньше.
— Кстати, Валентина Фёдоровна… — Он отставил чай. — Хотел поговорить.
Сердце ёкнуло. Неужели сейчас? В лоб?
— Я слушаю.
— Мы со Светланой присмотрели квартиру. В новостройке, недалеко. Двушка, за разумные деньги.
Ноги вдруг ослабли. Она опустилась на табурет.
— То есть… съезжаете?
— Ну да. Нам уже за тридцать — пора обособиться. А вы тут спокойно поживёте, без нашей суеты.
«Без суеты». Господи, да разве они мешали? Благодаря им только дом и жил — не превращался в склеп одинокой старухи.
— А Ленка в курсе?
Зять замялся.
— Пока нет. Сперва хотел с вами обсудить. Она ведь к вам очень привязана…
— Привязана, — тихо согласилась Валентина Фёдоровна. — Это её родной дом.
— Я понимаю. Но вы же не против? Не обидитесь? Просто время пришло.
Она подошла к окну. Во дворе старухи кормили воробьёв, ребятня каталась на санках. Обычное утро, а для неё — рубеж. До и после.
— Не обижусь, — сказала, глядя в окно. — Ваше право.
— Спасибо. Сегодня поговорю со Светланой.
Дмитрий допил чай, сполоснул кружку и ушёл. А она стояла у стекла, видя ничего. «Чужой человек». Восемь лет под одной крышей — и вот итог.
Вечером Лена влетела, как метель.
— Мам! Представляешь, Дима нашёл нам квартиру! В новом микрорайоне, двушка, за копейки!
Валентина Фёдоровна отложила спицы.
— Да, он говорил.
— И как тебе? — Дочь плюхнулась на диван. — Я в растерянности. С одной стороны — своя крыша. С другой — как тебя одну оставить?
— Дитятко, вам пора на самостоятельные хлеба.
— Но я буду скучать! И ты будешь! Помнишь, как в детстве мне сказы сказывала? А твои ватрушки с творогом! Дима, кстати, их обожает.
«Обожает». Интересно, упоминал ли он об этом матери, жалуясь на тесноту?
— Ленок, не печалься. Подруги рядом, да и в библиотеке дел хватает.
— Мам, а может, с нами? — вдруг оживилась дочь. — Комнат две — мы в одной, ты в другой. Почти как здесь.
Валентина Фёдоровна представила лицо зятя при таком предложении. Наверняка позеленеет.
— Нет, родная. Молодым — своя жизнь.
— Но я не могу тебя бросить! — Дочь обняла её. — Ты же мне роднее всех! Помнишь, как после папиного ухода ты сказала: «Мы с тобой — крепость»? И выстояли! А теперь я предаю…
— Не предаёшь, а живёшь. Так и должно быть.
— А если Дима против?
Валентина Фёдоровна освободилась из объятий.
— Лена, садись. Поговорим по-взрослому.
Дочь послушно уселась, вдруг став той девочкой, что когда-то шептала маме школьные тайны.
— Скажи честно, — начала мать, — это его инициатива или твоя?
— Ну… он предложил, я согласилась. Логично же…
— А если б не предложил?
Лена задумалась.
— Не знаю. Мне и здесь хорошо. И за тебя спокойнее.
— Значит, его идея.
— Ну да. Но разве плохо, когда мужчина заботится о семье?
— Заботится. Только вот о чьей семье?
Дочь нахмурилась.
— Мам, ты о чём?
Старуха вздохнула. Не хотелось правды, но молчать уже не могла.
— Слышала я его разговор. Жаловался маме, что в доме чужой человек мешает.
— Какой чужой? — Лена округлила глаза.
— Я. Для твоего мужа я — чужая.
Лицо дочери дрогнуло. Сначала недоумение, потом гнев.
— Не может быть! Он же тебе цветы на 8 Марта носит, сумки тяжёлые поднимает…
— Из вежливости. А на деле — восемь лет терпел.
— Может, ослышалась? Или не так поняла?
— Дословно: «Хочется своего угла, чужой человек напрягает».
Лена сжала кулаки.
— Не верю. Он не мог.
— Мог. И знаешь что? Он прав. Молодым нужно своё гнездо. А я забыла, что птенцы улетают.
— Но как можно мать чужой считать?!
— Можно, если матьИ только когда в доме снова зазвучал детский смех, а зять, теперь уже по-настоящему родной, называл её «мамой», Валентина Фёдоровна осознала — настоящая семья строится не на кровных узах, а на искренней любви.
