— Собирай вещи, Ольга! Мать ждёт! — Дмитрий швырнул на кровать потрёпанный рюкзак и начал выхватывать из шкафа её платья.
— Что значит «ждёт»? Дима, что происходит? — Ольга вырвала из его рук любимую блузку, уже измятую его пальцами.
— Всё! Хватит! Ты слышишь? Не могу больше жить с тобой! — Он повернулся к ней, лицо багровело от ярости. — Вечно тебе что-то не так! То щи пересолены, то пиджак не отглажен, то телевизор мешает! Достало!
Ольга опустилась на край кровати, рюкзак шлёпнулся у её ног. Всё было как обычно — час назад они завтракали, он листал газету, а она собиралась на работу.
— Давай обсудим спокойно… В чём дело? — прошептала она.
— Спокойно?! — Он фыркнул, но смех вышел злым. — Полгода пытался до тебя достучаться! А ты? Молчишь, как партизан, а потом — в слёзы по любому поводу!
— Я не рыдаю без причины! — голос её задрожал. — Мы же двадцать лет вместе, Дима! Ты хочешь всё разрушить из-за пустяков?
— Пустяков?! — Он схватил пепельницу с окурками. — Вот! Курил на балконе, а ты её поставила на стол! Зачем? Чтобы тыкать носом в мои грехи?!
— Просто убиралась…
— Убиралась! — передразнил он. — Вечно всё перекладываешь! Живу как в казарме!
Ольга подошла к окну. За стеклом лил дождь. Она вспомнила, как познакомились — он был сварщиком, она — лаборанткой в поликлинике. Как он каждый день заходил «проверить давление», только чтобы увидеть её.
— Помнишь наш загс? — спросила она, не оборачиваясь.
— Хватит! — рявкнул Дмитрий. — Не трави душу! Собирайся!
— А если я не поеду к твоей матери?
Он схватил её за плечо, резко развернул:
— Меня разве спрашивали, хочу ли я жить с тобой? Ты из квартиры сделала тюрьму!
Ольга посмотрела в его глаза. Раньше в них светилось тепло — теперь только ледяная злоба.
— За что, Дима? — прошептала она.
— Задушила своей заботой. Понимаешь? Мне нечем дышать!
Она отвернулась. Свекровь, Алевтина Семёновна, всегда считала её недостойной сына: «Димочка мог найти лучше — умнее, красивее».
— Мать приютит, — бросил он, запихивая в рюкзак её вещи. — В селе работу найдёшь. Одумаешься.
— В селе?! Я городская! Не смогу там!
— Привыкнешь. Мать всю жизнь в деревне — и ничего.
— Я не она! Я твоя жена!
— Была, — застегнул рюкзак. — А теперь… живи отдельно. Осмотришься.
Что-то оборвалось внутри. Ольга съехала на пол, прижалась спиной к стене. Слёзы текли, но она их не замечала.
— А если я изменюсь? Стану такой, как ты хочешь?
— Поздно, — он поднял рюкзак. — Билет куплен. Автобус в четыре.
— Ты… заранее всё решил?
Молчание было ответом.
— Как давно?
— Какая разница?! Собирайся!
На кухне её руки дрожали. Чайник свистел напрасно.
— Возись там! — крикнул он.
— Чай хотела…
— Какой чай?! Время истекло!
Ольга выключила чайник. На столе лежал список: свекла, капуста — он любил борщ с пампушками.
— А работа? Завтра смена…
— Позвони, скажешь, что простудилась.
— А потом?
— Устроишься в сельском клубе. Вахтёром.
Дмитрий курил у окна, пепел сыпался на подоконник.
— Ты ж не на балконе, — заметила она.
— Что, в собственной квартире теперь нельзя?!
— Можно… просто…
— Просто что? Опять нотации?!
Она достала фото — молодые у загса, она в фате, он с гордо поднятым подбородком.
— Помнишь?
— Убери.
— Мы же любили друг друга…
— Любили, — смял окурок. — Но это прошло. Я изменился. А ты — нет.
— И что?
— Я не хочу жить, как двадцать лет назад!
— Чего ты хочешь?! — бросилась к нему. — Скажи!
— Не надо! Решение принято!
— Сходим к батюшке? К психологу?
— Чушь!
Она сидела, сцепляя пальцы. Дмитрий вдруг почувствовал жалость — но вспомнил, как она поправила его при друзьях, как вечно перекладывает его вещи.
— Оля… — смягчился он. — Отдохнёшь у мамы. Очухаешься.
— А ты? Поймёшь, что я не такая плохая?
— Может быть.
— Дима… а если я там заболею?
— Мать присмотрит.
— Она меня ненавидит.
— Не ври. Характер у неё крутой — вот и всё.
Она собрала тёплые вещи — в селе уже холодало.
— Надолго?
— Не знаю.
— А соседи?
— Скажем, к родне уехала.
— А если…
— Хватит болтать!
Рюкзак был тяжёлым. На остановке Дмитрий курил, не глядя на неё.
— Мама встретит?
— Да.
— Знает… про нас?
— Сказал, что погостишь.
Автобус подъехал. Он сунул ей билет.
— Дима… — схватила его за рукав. — Давай передумаем…
— Поздно.
— А если я захочу вернуться?
— Позвонишь.
Она села у окна. Он стоял, курил, не махнул ей в ответ.
Мелькали поля. Старушка рядом спросила:
— К родне, милая?
— К свекрови.
— Хорошо дело. Она тебе как мать родная.
Ольга промолчала. Всё было чужим — эти избы, дорога, её жизнь.
Алевтина Семёновна ждала на остановке — высокая, в платке. Взяла рюкзак.
— Приехала. Сын звонил — сказал, отдохнуть хочешь.
— Да… устала.
— Отдохнёшь. Воздух чистый.
В доме пахло пирогами и лавровишней. Комната — узкая кровать, икона в углу.
— Здесь спать будешь.
— Спасибо.
— Ужинать будешь?
— Нет.
Свекровь ушла. Ольга легла, не раздеваясь. На стене — фото Дмитрия: мальчишка, солдатОна сжала в кулаке край одеяла, глядя в потолок, и впервые за все эти годы подумала, что, может быть, Мария Петровна права — он действительно заслуживал кого-то лучше.
