Сегодня я решила вести дневник, потому что больше не могу молчать. Хочу отдать Ванюшку бывшему мужу. Сын совсем от рук отбился, а у меня больше нет сил.
Моему мальчику двенадцать. Если бы десять лет назад мне сказали, что я задумаюсь о таком, рассмеялась бы в лицо предсказателю. Но сейчас я будто стою над бездной, задыхаюсь от собственного бессилия. Жизнь утекает сквозь пальцы, как песок, а я просто смотрю на это, не в силах ничего изменить.
Мой сын, Иван — нет, уже не мой. Совсем чужой человек. Спорит по любому поводу, дерется во дворе, тащит в дом чужие вещи, а потом с наглой усмешкой заявляет: «Я просто посмотреть взял!» Телефон не умолкает — то учительница звонит, то завуч, то разгневанные родители. Каждый звонок — как нож под ребро, каждый день — как ходьба по стеклам.
С Дмитрием мы разошлись давно. Бабушка живёт через двор, в нашем провинциальном городке под Ярославлем, но помощи от неё — как от козла молока. Только упрёки да «мудрые» наставления, после которых хижина дыбом встаёт. Забегает на полчасика, отчитает меня и уходит, оставляя в душе осадок горче полыни. Так что Ваня — полностью на мне. Я кричу, плачу, лишаю его карманных рублей — всё тщетно. Он смотрит на меня наглым взглядом, усмехается, будто знает — все мои слова ветер в поле.
Недавно случился очередной скандал. В его рюкзаке нашла чужой телефон — дорогущий, явно не из дешёвых.
— Ваня, это откуда? — спрашиваю, сверля его взглядом, в котором кипит и злость, и отчаяние.
— Нашёл, — бросает он, даже не моргнув.
— Где нашёл-то?
— На лавочке.
— На какой, чёрт возьми, лавочке?! — срываюсь. — Это же чужая вещь! Ты украл!
— Не украл, — спокойно отвечает. — Взял посмотреть.
Внутри всё закипает, как самовар перед праздником.
— Ты вообще понимаешь, что так нельзя? Завтра отнесёшь в школу и вернёшь!
А он смотрит на меня с таким вызовом, что руки сами собой сжимаются в кулаки.
— Не пойду.
— Что значит «не пойду»?! — кричу, чувствуя, как теряю контроль. — Кто тут главный?!
— Всё равно не пойду.
Не выдержала — слёзы брызнули, как из ведра. А он развернулся и ушёл в комнату, будто ничего не случилось, будто мои слёзы — пустая трата времени.
На следующий день позвонила его отцу, Дмитрию. Голос дрожит, но выкладываю всё как на духу:
— Дима, это насчёт Вани… Я не справляюсь. Ворует, хамит, совсем от рук отбился. Может, заберёшь его? Ему мужская рука нужна. Боюсь, вырастет беспризорником.
Молчание. Потом тяжёлый вздох:
— Ты же знаешь, я с утра до ночи на работе. Когда мне его воспитывать?
— А у меня, по-твоему, времени вагон?! — взрываюсь. — Я одна! Бабка только попрекает. Ты занят, я занята — так кто поможет?
— Но ты же мать… — начинает он.
— А ты отец! — перебиваю. — Такой же родитель!
Пробормотал что-то вроде «подумаю» и бросил трубку. А вечером явилась бабушка. Решилась сказать о своём решении — и началось.
— Алёнка, ты рехнулась?! — завопила она, едва я рот открыла. — Отдать ребёнка отцу? Да ты мать или кто?!
— Мам, я больше не могу. Одна, без сил.
— Не можешь? Родила — терпи! Где это видано, чтобы дитя на сторону кидали?
— А ты хоть раз помогла?! — срываюсь. — Только пилишь меня! Я одна тащу всё — мужа нет, тебя нет, подруг нет!
Хлопнула дверью и ушла. Я осталась на кухне, глядя в потолок. Может, и правда я плохая мать? Может, это я виновата, что Ваня стал таким — грубым, чужим, пропащим? Но потом думаю: я же не железная. Устала быть и матерью, и отцом, устала тащить этот воз один. Я мать, да, но Дима — отец! Почему всё только на мне?
С тех пор Ваня почти не выходит из комнаты, молчит, избегает меня. А я сижу, смотрю на телефон и жду звонка от Дмитрия. Решила: если не перезвонит в ближайшие дни, наберу сама. Может, согласится взять сына? Или мне нужно искать силы где-то в себе? Не знаю, что делать. Хочу спасти своего мальчика, но чувствую — сама иду ко дну, а руку помощи ждать неоткуда. Что делать-то?
