— Так, Алёна, собирайся! Мать тебя ждёт! — Дмитрий швырнул на кровать пустую дорожную сумку и начал выгребать из шкафа её вещи.
— Как это ждёт? Дима, что случилось? — Алёна выхватила у мужа любимую кофту, которую он уже успел смять.
— Да вот что — хватит! Не могу я больше с тобой! — Дмитрий повернулся к жене, лицо аж покраснело от злости. — Вечно ты ноешь, вечно всё не так! То щи пересолены, то рубашка мятая, то телевизор громко! Достало!
Алёна опустилась на кровать, сумка плюхнулась рядом. Ей было непонятно — час назад всё было как всегда: он газету читал, она посуду мыла.
— Давай поговорим нормально. В чём дело? — тихо спросила она.
— Нормально? — он фыркнул. — Да я полгода пытаюсь нормально! Ты или молчишь, как партизан, или ревёшь из-за ерунды!
— Я не реву! — голос её дрожал. — Мы же двадцать лет вместе! Неужели из-за каких-то пустяков всё рушить?
— Пустяков? — Дмитрий схватил пепельницу с окурками. — Вот! Вчера курил на балконе, а ты эту дрянь на стол поставила! Нарочно, да? Чтобы припомнить?
— Я просто убирала…
— Убирала! — передразнил он. — Вечно ты убираешься! Я свои вещи найти не могу — всё по полочкам! Как в музее живём!
Алёна подошла к окну. За стеклом лил дождь. Она вспомнила, как они познакомились — он тогда водителем работал, она в булочной за прилавком. Каким внимательным был, как подолгу разговаривал, лишь бы задержаться.
— Помнишь, как мы встретились? — не оборачиваясь, спросила она.
— Хватит! — рявкнул Дмитрий. — Не надо мне этих разговоров! Собирайся, и всё!
— А если я не хочу к твоей маме ехать?
— Не хочешь? — он резко повернул её к себе. — А меня кто спрашивал, хочу ли я жить с вечной нытихой? Которая из квартиры тюрьму сделала!
Алёна посмотрела ему в глаза. Раньше они смеялись. Теперь — чужие, злые.
— Что я тебе сделала, Дима? — прошептала она.
— Ничего. Просто… задушила. Понимаешь? Дышать рядом с тобой не могу!
Алёна отвернулась. Свекровь, Нина Семёновна, её никогда не любила. Всё твердила — сын мог бы и получше найти, поумнее, покрасивее.
— Мать тебя приютит, — говорил Дмитрий, запихивая в сумку её платья. — Говорила, работу найдёшь в селе. Может, одумаешься.
— В селе?! — Алёна обернулась. — Я городская! Я там жить не умею!
— Научишься. Мать моя всю жизнь там — ничего.
— Но я не твоя мать! Я твоя жена!
— Была женой, — застегнул сумку. — А теперь… поживёшь отдельно. Подумаешь.
Что-то внутри оборвалось. Алёна сползла на пол, прислонилась к стене. Слёзы текли, но она их не замечала.
— Дима, а если я исправлюсь? Стану такой, как ты хочешь?
— Поздно, — он поднял сумку. — Билет куплен. Автобус в четыре. Давай.
— Ты… заранее купил? — Алёна встала, вытерла слёзы. — Значит, давно решил?
Молчание было ответом.
— Как давно? — спросила она.
— Какая разница! Собирайся!
На кухне руки дрожали, когда она ставила чайник.
— Там что, клеишь что ли? — крикнул он.
— Чай хотела…
— Какой чай?! Ехать надо!
На столе лежал список продуктов — хотела после работы купить всё на борщ. Дмитрий любил его со сметаной.
— А как же работа? Завтра смена.
— Позвони, скажешь, что больна.
— А дальше?
— Дальше — работу найдёшь. В селе.
Дмитрий стоял у окна, курил. Пепел сыпался на подоконник.
— Ты же не на балконе… — начала Алёна.
— Что, в своей квартире теперь и курить нельзя?
— Можно… просто…
— Просто что? Опять поучения?
Она достала свадебное фото — молодые, счастливые.
— Помнишь? — показала снимок.
Он взглянул, отвернулся.
— Убери.
— Мы же любили друг друга…
— Любили, — потушил сигарету. — Давно. Люди меняются, Алёна. Я изменился. Ты — нет.
— И что в этом плохого?
— Я не хочу жить, как двадцать лет назад! Мне нужно другое!
— Какое другое? Скажи, я…
— Не надо! Решение принято!
— Может, к батюшке сходим? Поговорим…
— Не пойду ни к кому!
Она села, сжала руки. Дмитрий на миг пожалел её — но потом вспомнил, как она поправила его при друзьях, как вечно знает, где что лежит.
— Алёна, — смягчился он, — не делай драмы. Поживёшь у матери, отдохнёшь. Может, поймёшь, что я не монстр.
— А ты отдохнёшь и поймёшь, что я не ведьма?
— Может быть.
— Дима, а если я там заболею?
— Мать присмотрит. Она добрая.
— Она меня терпеть не может.
— Терпит. Характер у неё такой.
Она собрала тёплые вещи.
— Надолго я еду?
— Не знаю. Посмотрим.
Сумка казалась нереальной, как и всё происходящее.
— А что соседи скажут?
— Скажем, что к родне уехала.
На остановке Дмитрий закурил.
— Мать встретит?
— Встретит. Говорил, что погостить едешь.
Автобус подъехал. Он сунул ей билет.
— Дима… может, передумаем?
— Езжай, — он отвернулся.
Она села у окна, помахала ему. Он не ответил.
В автобусе старушка с корзинкой спросила:
— К родне, дочка?
— К свекрови.
— Свекровь — как мать родная.
Алёна промолчала.
Нина Семёновна встретила её на остановке — высокая, строгая.
— Приехала, — сказала. — Сын звонил, говорил, устала ты.
— Да… устала.
— Ничего, отдохнёшь. Воздух у нас хороший.
В доме была маленькая комната с железной кроватью.
— Здесь спать будешь.
— Спасибо.
— УАлёна закрыла глаза и поняла, что с этого дня вся её жизнь будет делиться на «до» и «после» вот этого странного вечера в чужом доме с фотографиями чужого счастья на стенах.
