**Завещание**
С малых лет Пелагея терпеть не могла своё имя.
— Мама, зачем ты меня так назвала? Смешное имя, — ворчала она в первом классе.
— Напротив, редкое и прекрасное. «Морская» — так оно переводится. Будто ты наша русалочка.
— Бабушкино. Надо мной смеются. — Пелагея нахмурилась.
— Кто смеётся? Разве можно смеяться над таким именем?
— Вырасту — поменяю.
— Как знаешь. — Мама сжала губы.
Пелагея была некрасивой. Нос с горбинкой, серые глаза, волосы цвета соломы. Худая, как тростинка. Мама говорила, что она вылитый отец. Его Пелагея не помнила. Он ушёл, когда она была совсем маленькой.
— Зачем ты за такого неказистого вышла? — всхлипывала Пелагея в третьем классе.
— Посмотрим, за кого ты замуж пойдёшь, — усмехнулась мама.
— Да меня никто не возьмёт! Кому я такая сдалась? — кричала Пелагея.
Она бы и с именем смирилась, будь у неё голубые глаза, как у Насти, или густые волосы, как у Ольги.
Когда Пелагее исполнилось двенадцать, мама вышла замуж. Привела в дом высокого крепкого мужчину и сказала, что теперь дядя Мирон будет жить с ними.
— А это моя русалочка, Пелагея, — представила она дочь.
— Больно бледная для русалки. Водорослями кормишь? — пошутил дядя Мирон.
Опять насмешка. Пелагея убежала в комнату. Вечером мама пришла к ней и сказала, что с мужчиной в доме легче: теперь у них будут деньги, и они купят ей велосипед. Против такого Пелагея не устояла.
Дядя Мирон по утрам обливался холодной водой, потом растирался жёстким полотенцем. Пелагея слышала, как он фыркал за дверью. Однажды и она попробовала. Воды хлебнула — чуть не задохнулась. Больше не повторяла. Но дядю Мирона с тех пор уважала.
Мама рядом с ним стала другой. Улыбалась, смотрела на него так, как никогда не смотрела на Пелагею. Та ревновала.
Дядя Мирон Пелагею будто не замечал. Не играл с ней, не баловал. Если она просила о чём-то, он говорил: «Ты уже большая, учись сама». Но и ругал редко. Говорил, что ошибки — лучшие учителя.
В четырнадцать Пелагея влюбилась в Ваню Соколова. Терзалась, глядя, как он провожает самую красивую девочку в классе. Потом сердце занял старшеклассник Игорь Грачёв. Тянуло её к фамилиям птичьим. Но Игорь уехал учиться, а Пелагея решила, что это проклятие её невзрачности, и перестала влюбляться.
Летом они поехали в Сочи. На набережной старый художник писал портреты. Пелагея подбежала: «Сделайте меня красивой!»
— Глупая. Молодость и так прекрасна. Как зовут?
— Поля.
— Пелагея, значит, — сказал художник. — А знаешь, что значит твоё имя?
— Знаю, — вздохнула она.
— Имя — судьба. У тебя особое имя — и жизнь будет особенной. Запомни, милая.
Никто её так не называл. Портрет вышел чёрно-белым, но Пелагея видела себя иначе: нос ровнее, глаза глубже, волосы темнее. Повесила рисунок над кроватью и смотрела на него перед школой. В зеркало не глядела — чтобы не разочароваться.
Позже Пелагея заметила, что мама побледнела, часто лежала.
— Ты больна?
— Нет. Скоро у тебя будет брат или сестра. Рада?
Пелагея пожала плечами. Чему радоваться? Сперва дядя Мирон отнял маму, теперь ещё кто-то появится…
Через два месяца ребёнок умер в утробе. Мама вернулась из больницы серая, как пепел. Не улыбалась, не ела. Дядя Мирон кричал: «Ты себя запустила!» Мама отвечала: «Иди к красоткам!»
Пелагея винила себя: не хотела, чтобы тот родился — вот он и умер.
А через три месяца мама приняла таблетки и уснула навсегда.
На похоронах были две коллеги. Теперь Пелагея вела хозяйство: убирала, готовила, училась.
Однажды не приготовила ужин.
— Где еда? — спросил дядя Мирон.
— Сами жарьте! Я не кухарка!
— Я деньги зарабатываю, квартиру содержу, — холодно сказал он. — Пока не работаешь — слушайся.
Пелагея решила: окончит школу — пойдёт работать, пусть он сам варит суп. Но дядя Мирон велел учиться дальше: «Мама бы хотела». После смерти матери Пелагея мечтала стать врачом и поступила в мединститут.
Дядя Мирон сдавал. Забывал поесть, не узнавал Пелагею: «Ты зачем пришла? Всё забрала!»
Участковый врач объяснил: деменция.
— Святая ты, Поля, — говорили соседи. — Сдай его в дом престарелых — спалит квартиру.
Но Пелагее было жалко.
Когда он перестал добираться до туалета, она подала документы в интернат. В последнюю ночь не спала. Утром пошла будить его — а он уже мёртв.
После похорон она осталась одна.
Через неделю в дверь постучали. На пороге — мужчина лет сорока.
— Здрасьте. Ты кто?
— Я Пелагея. А вы?
— К отцу приехал. Мирон Иванович Кузнецов здесь жил?
— Да… То есть нет. Умер.
— Значит, ты моя сестра? — мужчина оглядывал квартиру. — По закону мне половина.
— Я вам не сестра!
— Квартира отца — значит, моя.
Он вломился, сел перед телевизором. Ночью пришёл к Пелагее. Она расцарапала ему лицо, ударила подсвечником.
Утром пошла в полицию. Участковый объяснил: без завещания квартира достанется сыну.
Нотариус подтвердил.
— Но я ухаживала за его отцом!
— Закон есть закон.
Через несколько дней нотариус позвонил:
— Пелагея Георгиевна? Ваш отчим оставил завещание.
— И что там?
— Всё завещано вам.
Дома она выгнала «брата». Тот украл мамины украшения — не золото жалко, а память.
Участковый пришёл, увидел портрет:
— Это ты?
— Да. Только в жизни не такая красивая.
— Наоборот, лучше.
Годы спустя Пелагея поняла, что дядя Мирон, как и тот художник, увидел в ней то, чего она сама долго не замечала — свет, который делает даже самую простую внешность прекрасной.
