Василий Кузьмич сидел на обледеневшей скамейке где-то на окраине Челябинска, кутаясь в потертый ватник. Мороз щипал щёки, а вьюга выла, будто злая теща после трёх рюмок. Последнее, что он помнил — как родной сынок, Денис, вместе с женой Людмилой вежливо, но твёрдо выпроводили его из собственного дома, который он построил ещё при Брежневе.
«Папаша, — сказал Денис, будто объявлял прогноз погоды, — мы тут с Люсей ребёнка ждём. Тесно. Да и тебе в твои-то годы пора о душе подумать. Вон, в ЖКУ путёвку в дом ветеранов выхлопочешь…»
Василий Кузьмич в тот момент онемел. Дом-то ведь был его! Кирпич за кирпичиком, кровь и пот — всё ради семьи. А теперь — на тебе, получай. Даже чаю не предложили на дорожку.
Теперь старик сидел в парке, кутая нос в шарф, и думал: «Вот и весь сказ. Как в той поговорке — вырастил змею на груди». Снег валил хлопьями, и казалось, что в этом белом хаосе его жизнь тихо догорает, как дешёвая «Беломорка» на ветру.
Вдруг что-то тёплое и мохнатое тычется ему в руку.
— Ты откуда, пушистый бандит? — кряхтя, спросил Василий Кузьмич, разглядывая огромного дворнягу с умными глазами и дырявым ухом.
Пёс вильнул хвостом, будто говорил: «Не кисни, дед, давай с нами». И вдруг взял зубами за полу ватника и потянул.
— Ах ты, жулик! — засмеялся старик, но почему-то пошёл за ним, хромая на подмёрзшую ногу.
Через пару кварталов пёс привёл его к домику с резными ставнями. На крыльце стояла женщина в валенках и цветастом платке, размахивая половником:
— Барбос! Опять по помойкам шастал?! — но, увидев Василия Кузьмича, замерла. — Батюшки, да вы же синий! Заходите, сейчас согреем!
Через десять минут он уже сидел на кухне, обжимая руками кружку с обжигающим чаем, а Барбос грыз сахар под столом, хитро поглядывая на него.
— Меня Галиной звать, — сказала хозяйка, подкладывая ему в тарелку дымящихся пельменей. — А вы как?
— Василий… — прохрипел он, чувствуя, как тепло потихоньку возвращается в кости.
Когда он, запинаясь, рассказал свою историю, Галя хлопнула ладонью по столу так, что даже Барбос подскочил:
— Да чтоб им в следующей жизни телевизор без антенны достался! — потом вдруг замялась. — Оставайтесь у меня. Места много, а одной скучно.
Василий Кузьмич растерялся:
— Да я ж… неудобно как-то…
— А мне удобно! — Галя подмигнула. — Барбос уже за вас проголосовал — смотрите, как уши торчком.
Год спустя, с помощью знакомого юриста, Василий Кузьмич отсудил свой дом. Но когда Денис, бледный, принёс ключи, старик лишь махнул рукой:
— Оставь, сынок. Мне теперь и тут хорошо.
А вечером, попивая чай с малиновым вареньем, он слушал, как Галя ругает телевизор за плохую картинку, Барбос громко храпел у печки, и вдруг понял — бывает и вторая жизнь. Только смотри, не проспи.
