«Люби меня, родной…»
С некоторых пор Марина была уверена, что её род проклят. Все женщины в их семье выходили замуж за мужчин моложе себя. Бабушка, например, была старше деда на три года — да ещё и увела его прямо из-под венца. И что? Прожили душа в душу до седых волос.
Мама была старше папы на шесть лет. К сожалению, её жизнь оборвалась рано, но отец пережил её на целое десятилетие.
Марина считала это просто совпадением, пока сама не вышла замуж за парня младше на семь лет. Побила рекорд! А что до остальных тётушек — черт его знает, как у них сложилось. Сначала не спрашивала, а потом и спросить-то стало некого.
Сначала ухаживала за мамой, потом за убитым горем отцом… Вот и вышла замуж, когда все уже и надежду потеряли.
Выглядела Марина моложе своих лет — без всяких уколов и подтяжек, просто генетика. Даже свекровь клялась, что ей не больше двадцати шести. Ну а если женщина выглядит на тридцать — значит, ей тридцать, и никаких тебе лишних вопросов.
Но вскоре после свадьбы выяснилось, что молодой муж ещё не наигрался в любовь. Изменял направо и налево. Развелись. Марина несколько лет вообще мужчин не замечала — черт с ними! Но сердцу ведь не прикажешь… И снова потянуло кого-то обнимать.
Мужчины обращали внимание — симпатичные и не очень, холостые и с прицепом, но все — младше. Летели, как пчёлы на мёд. Бери — не хочу! Но стоило Марине узнать возраст очередного ухажёра — тут же вежливо, но твёрдо давала отворот-поворот. Не хотелось ей наступать на те же грабли.
Один, правда, оказался настырным. То колесо ей поменяет, то розетку починит, то просто случайно окажется рядом, когда тяжело. Звали его Артём. Холодность Марины его не смущала — будто не замечал.
И в конце концов она дрогнула. Сколько можно прятаться от счастья? Пусть будет хоть ненадолго! Ведь без любви и сорок — уже старость.
Начали встречаться. Марина скрывала роман от подруг и коллег — мол, если что-то пойдёт не так, вовремя свернём. Но разве любовь спрашивает разрешения?
Разницы в возрасте она не замечала. Да и люди вокруг, казалось, тоже не придавали значения. Хотя…
Однажды они зашли в магазин за продуктами. Тележка под завязку, вино на вечер выбирают — всё как у людей.
И вдруг к ним подходит тётя Зина в расстойке, потная, запыхавшаяся.
— Дорогая, можно твоего сына попросить? Пусть достанет мне хлопья с верхней полки. Кому вообще в голову пришло так высоко ставить?! — бурчит, еле переводя дух.
— Какого сына? — Марина в недоумении.
— Я вам помогу, — спокойно говорит Артём.
— Идём, сынок, вон там… — И тётка хватает его за рукав, тащит к полкам.
Марина застывает. Это про Артёма. Будто ведро ледяной воды на голову. «Неужели я так выгляжу? Или у неё зрение минус десять? Нет, вон палец, как сосиска, тянется — видит чётко…»
Тётка с овсянкой ушла, Артём вернулся.
— Ну что, берём? — спрашивает.
— Нет, пойдём, душно, — резко отвечает Марина, толкая тележку к кассе.
Он хватает первую попавшуюся бутылку, догоняет её.
А в голове у Марины — только одно: «Все видят, что я для него мать, а я слепая…»
— Сыр забыли, — бросает Артём, раскладывая продукты. — Сейчас…
— Не надо! — почти кричит Марина.
Ей хочется провалиться. Она оглядывается — вроде никто не смотрит. Но ей кажется, что все шепчутся.
На улице Артём наконец не выдерживает:
— Мара, что случилось? Ты как будто подменилась!
Молча дошли до дома. Марина — на кухню, агрессивно засовывает покупки в холодильник. Артём смотрит на неё, потом уходит, бросая:
— Как знаешь…
А она — в ванную, к зеркалу. Вглядывается. «Круги под глазами? Так вчера не спали… Морщинки? Есть, но не страшно. А что будет через десять лет?»
Вечером сидят перед телевизором.
«Мне тридцать семь. На восемнадцать я не выгляжу и не должна. А он? Нет, пока молчит про детей, но ведь захочет когда-нибудь… Может, это проклятие? Бабка деда у венца отбила — вот и мстит потомство… Ладно, хоть дочки нет — на мне и закончится.»
— О чём задумалась? — прерывает её мысли Артём.
— Скажи… Зачем ты со мной? — вдруг спрашивает она.
— Мы же сто раз обсуждали…
— Скажи сейчас!
— Ты мне нравишься. Рядом с тобой я чувствую себя… взрослее.
«Ага, раньше говорил, что любит…»
— Понимаю, о чём ты. Ты боишься, что я брошу. Но я не могу обещать вечность — никто не может. Может, меня через год под автобус занесёт.
«Вот утешил…»
— А ты гарантируешь, что не устанешь от меня? Знаешь, сколько мужиков бросают молодых жён? Дело не в возрасте. Давай просто жить — здесь и сейчас.
— В магазине… — голос Марины дрожит, — та женщина назвала тебя моим сыном.
По лицу Артёма пробежала тень.
— И что я должен был сделать? — тихо спрашивает он.
— Хотя бы поправить её…
— Бред! Она одна, злая, завидует! А ты ведёшься!
Марина замолкает. Может, и правда — накрутила себя?
Но после этого стала реже появляться с Артёмом на людях. А он — то цветы, то шарики, то мандаринами завалит.
— С чего такой подарок? — удивляется она.
— А разве любви нужен повод?
Она смеётся — и чихает в букет.
И в какой-то момент решает: «Мне с ним хорошо. Пусть не вечно. Но лучше любить хоть сколько-то, чем прятаться от счастья. Мне всего тридцать семь, чёрт возьми! Ты только люби меня, родной. А если разлюбишь — отпущу…»
Но на людях они теперь бывают редко. Счастье боится чужих глаз.
