Жду тебя…
Степан Васильевич окинул взглядом горницу — всё ли в порядке? Старый рюкзак, потрёпанный годами, закинул за плечо, поправил картуз и вышел на крыльцо. Дверь захлопнул, щёлкнул висячим замком. «Краска-то облезла… Надо бы подновить», — мелькнуло в голове. У калитки задержался, взглянул на избу в последний раз и зашагал по деревенской улице.
— В лавку, Степан Васильевич? — крикнула с соседнего крыльца полногрудая Агафья, прикрывая ладонью глаза от утреннего солнца.
Она говорила — и живот у неё ходил ходуном, будто полное ведро на коромысле. Степан только рукой махнул — некогда.
На выезде из деревни его догнал грузовик, заскрипел тормозами.
— В село едешь? Садись, подброшу! — крикнул из кабины шофёр Мишка.
Степан, кряхтя, вскарабкался в высокую кабину.
— Рано ты, лавка-то ещё закрыта, — заметил Мишка, пожимая ему руку.
— На автобус спешу.
— В город? — оживился Мишка. — Так я тоже туда! Довезу куда надо. Чего в автобусе толпиться?
— Повезло, — усмехнулся Степан, снял картуз, провёл рукой по седым, когда-то кудрявым волосам.
— По делам? Аль в гости? Пора огород сажать, а ты в город собрался.
— Вернусь — посажу. А ты-то сам зачем? — Голос Степана подпрыгивал на ухабах просёлочной дороги.
— А ты когда назад? — Мишка проигнорировал вопрос.
— К вечеру.
— Значит, дело есть, — догадался Мишка.
— Есть, — коротко ответил Степан.
Жил он один, отвык от пустых разговоров.
— Ладно, не буду допытываться, — обиделся Мишка. — Только дорога долгая, хоть поговорить — время быстрей пролетит.
— Верно, — согласился Степан.
С одной стороны дороги стеной стоял тёмный ельник, с другой — поле, заросшее бурьяном. Раньше тут золотилась рожь, а теперь — одни одуванчики да клевер.
На окраине соседней деревни у остановки кучка народу ждала автобус. Дорога стала ровнее, грузовик покатил по потрескавшемуся асфальту.
— Чего не женишься? Уже тридцать стукнуло. Один — не воин, — вдруг заговорил Степан.
— Да кто за деревенского пойдёт? Девки в город сбегают, а городские нас за мужиков не считают.
— Бывает, — вздохнул Степан. — А ты бы сам в город подался. Шофёры везде нужны. Квартиру бы дали, денег скопил — дом себе построил.
— Ой ли? Там меня с хлебом-солью ждут. А мать бросить? Хозяйство? Замкнутый круг, — Мишка боком глянул на Степана.
— Ты парень надёжный. Будь у меня внучка — тебе бы в жёны отдал.
— А ты сам-то не женат был?
— Не довелось. Не сложилось. Один, как перст. Всю жизнь свою Ольгу вспоминал.
— Из нашей деревни?
— Из нашей. Давно это было. Богатые москвичи её отцу землю скупили, старые избы снесли, коттеджи понастроили. А она уехала в город замуж, когда тебя ещё на свете не было.
Мимо мелькали деревни — то с крепкими кирпичными домами за высокими заборами, то с покосившимися избами, вросшими в землю по окна.
— Любил я её, Олюшку мою, — вдруг продолжил Степан. — Увидит меня — и сама зарумянится. А как засмеётся — у меня земля из-под ног уходила. Мать у неё строгая была, никуда не отпускала. Но мы находили местечко — за огородами, а то и в лес убегали.
Школу окончил, на трактор сел — отец выучил. Думал, год поработаю, денег на свадьбу скоплю — и свататься приду. Ан нет — повестка в армию. Провожались оба в слезах. Два года — не шутка. Обещала ждать. — Степан замолчал. Мишка не торопил.
— Писем не писал. Деревня маленькая — её мать всё равно бы перехватывала. Не взлюбила она меня. Мечтала, вишь, о зяте из города.
Время тогда другое было — ни телефонов, ни интернета. Через три месяца мать написала — Ольга замуж вышла. Студент-практикант, учителем в школу приехал, вот за него и отдали. А я в казарме с ума сходил, ночами на стенку лез. Не помню, как отслужил.
Вернулся — сразу к Ольге. А мать её как зашипит, как гадюка, давай палкой гнать. Мол, муж у неё, квартира в городе, ребёнок…
Подруга адрес дала. Моя мать отговаривала — нечего, говорит, душу бередить. Но через две недели я не выдержал, поехал. Во дворе её дома притаился за старым клёном. Хотел наедине поговорить.
Вижу — идёт моя Олюшка, коляску катит, ребёнка на руках несёт. Похорошела, совсем городская стала. Только шаг хотел сделать — а муж её из подъезда выходит. Важный такой, в очках, портфель под мышкой. Поцеловал её в щёку — и в дом вместе пошли. А я под деревом остался…
Через две недели уехал на стройку. Там с буфетчицей Надей сошёлся. Огонь-баба, красавица. Но… сердце не лежало. Один за другим родители умерли. На похороны матери приехал — да и остался. Дом подлатал на сбережения. Только душа ноет — кому всё это? Нет у меня никого…
— И больше не пытался Ольгу увидеть?
— Нет. Семья у неё, ребёнок. Чего тревожить? А недавно приснилась она мне… — Степан повернулся к Мишке всем корпусом.
— Как живая передо мной стояла. Всё та же молод— И сказала: «Что же ты не пришёл? А я ведь ждала тебя…» — Степан умолк, а в кабине воцарилась тишина, нарушаемая только шумом мотора и стуком колёс по разбитой дороге.
