За грехи
Екатерина стояла под берёзой напротив школы. В сводке обещали дождь, но она в волнении забыла зонтик. Листва ещё держалась на ветках, но уже не скрывала от непогоды. Осень нагрянула нежданно, как и все беды в её жизни.
Пальто промокло насквозь. Она ёжилась от холода, но боялась отойти под крышу магазина — вдруг пропустит дочь. Нервы и стужа сводили зубы. Вчера она репетировала речь, а теперь мысли путались. А если Аня даже слушать не станет? Ничего. Придёт снова. Только бы не слечь. Болеть сейчас нельзя.
Шёпотом повторяла заученные слова, сбивалась и начинала снова: «Я оступилась… раскаиваюсь. Но дай мне исправить…»
Да, теперь она каялась. А тогда её ослепила любовь, будто бес вселился в душу, лишил разума. О чём она думала? Конечно, о любви. О чём ещё может думать женщина, потерявшая голову?
Был муж, дочь, работа — тихая гавань. И вдруг он. Ворвался как ветер в распахнутое окно. Красивый, уверенный, с деньгами. Смотрел так, что дыхание перехватывало. И она не устояла.
Старый институтский друг мужа. Случайно встретились в метро, и, как на грех, муж позвал его на день рождения. Ещё до представления Екатерина поняла — пропала. Он тоже сразу выделил её среди других женщин в кафе.
А как танцевал! Пригласил её. Коснулся руки — будто током ударило. И понеслось. Все заметили «искру», включая мужа. А может, кто-то наушничал. Какая разница теперь? Она забыла обо всём, носилась на свидания, как девчонка.
А потом он уехал. Оказалось, ждал разрешения на выезд. Сообщил в день отъезда.
— А я? Не уезжай! — рыдала она.
— Устроюсь — вызов пришлю, — бросал он на прощанье.
Она потеряла рассудок ради него, а он даже не оглянулся. Оказался за границей — и забыл. Зачем ему провинциалка? Но дошло это до неё слишком поздно.
Подруга тут же «утешила» оставленного мужа. Друзья отвернулись. Дочь забрала свекровь, будто Екатерина была прокажённой.
На мужа, между прочим, никто не кинулся с упрёками. Мужчине можно. Ему — жалость, ей — презрение. «Какая любовь? Ты мать!»
Теперь нет ни семьи, ни дома. Аня избегает её. Вот и дежурит Екатерина у школы, молит о минуте разговора. Но дочь получила установку: мать — предательница.
Вот и Аня. Сердце ёкнуло. Екатерина шагнула вперёд. Дочь заметила её, отвернулась, зашагала быстрее.
— Анечка, постой! — Голос дрожал. Ноги закоченели, походка стала неуверенной. Школьники шарахались — видно, выглядела она как блаженная.
Аня резко обернулась. Капюшон скрывал лицо, но ненависть в глазах читалась ясно. Екатерина замерла, будто упёрлась в стену.
— Чего тебе? — выпалила дочь.
— Давай в столовую зайдём, я замёрзла…
— Говори здесь.
Екатерина задыхалась:
— Ты права… я не прошу прощения… просто объяснить хочу…
— Объясни, почему бросила ради мужика?
— Я ошиблась… мамы тоже ошибаются…
— Ты мне не нужна! Когда ты была нужна — тебя не было!
— Помнишь, как я ночь у твоей кровати сидела, когда аппендицит был?
— Это ты сейчас нуждаешься во мне! — Аня развернулась и побежала.
Дома Екатерина еле разделась. Разговор вымотал. Или это болезнь? Ванна, чай с лимоном.
Утром открыть глаза было мукой. Горло — как после наждака. Температура под сорок. «Умереть бы…» — мелькнуло в голове.
В бреду ей снились детские санки, чья-то рука на горле… Очнулась от прикосновения.
— Мама… — голос Ани.
В палате. Врач ворчал:
— Хорошая у вас дочь. Не она — лежали бы в морге.
Аня принесла апельсины, как когда-то ей при ангине.
Потом были больничные дни, разговоры. Свекровь орала:
— Яблоко от яблони… Дурная кровь!
Но Аня стала приходить чаще. Однажды попросила денег. Сердце Екатерины сжалось: «Шантаж?»
— У меня немного…
— Ладно, не надо.
Они сближались, но дистанция оставалась. Екатерина понимала — это плата за грехи. Она заслужила. Главное — дочь рядом.
