— Ты меня помнишь?
— Мам, ты не обидишься, если я завтра уеду? — спросила Алина, когда Лидия вернулась из больницы.
— Может, останешься ещё на день?
— Я и так задержалась. Дома Серёжа с Данилой одни, ждут.
— Ладно, поезжай, родная. Спасибо, что приехала. Зря, наверное, тебя побеспокоила. Во сколько электричка? Проводить тебя?
— Не надо, мам. Отдохни лучше. Сколько сил из тебя отец вытянул, а ты всё бегаешь, ухаживаешь, в больницу таскаешься.
— Что за речи? Это твой отец. Как мне не ухаживать? — возмутилась Лидия.
— Он мной никогда не интересовался: ни уроками, ни оценками. Отец как отец, а вспомнить нечего. Интересно, если бы ты заболела, он так же за тобой ухаживал? — горячо бросила Алина.
— Вряд ли. Но я делаю это не только для него, но и для себя. За всё ведь ответ держать придётся. Он болен, нуждается.
— Ты про Страшный суд? «Накорми голодного, посети больного…»
— И это тоже.
— Весь век эгоистом был. Тебя ни во что не ставил. Ты одна семью на себе тащила: работа, уборка, готовка, стирка. А он? Чуть чихнет — сразу на больничный. Ты хоть раз за свои хвори отлеживалась? Нет, всё на ногах.
— Ты чего разошлась? Мы, бабы, крепче мужиков, нам сам Бог велел терпеть. Да и хозяйство — наше дело. Муж поможет — хорошо, нет — сама справимся. Разве у вас с Серёжей не так? — Лидию разговор злил. Николай не был идеалом, но и жаловаться дочери грех.
— Ты что, забыла? Простила его?
Лидия пристально взглянула на дочь.
— Алиночка, это было давно, столько воды утекло. Не сразу, но простила.
— Вода-то утекла, а он вспомнил её, снова к ней рванул.
— Это болезнь. Новое забывает, а старое всплывает. Вспомнил — да не к ней, а к своей молодости. Увидел — не узнал. Испугался, растерялся, даже адрес забыл. Она еле до меня довела, думала, он с ума сошёл.
— Наивная ты, мам. Увидела, что дряхлый, с головой не дружит, — и сбагрила. Больной ей не сдался. Пусть бы сама ухаживала, в больницу таскалась, с ложкой кормила. Поняла бы, почём фунт лиха. А тогда, когда он молодой был, чуть не утащила из семьи, — яростно выпалила Алина.
Лидия вздохнула.
— Но не утащила. Зачем старое ворошить? Осуждать — не мешки ворочать. Думаешь, не надо было прощать? Кому бы легче стало? Ему? Мне? Тебе?
Я тоже злилась. Представь, не простила бы — остались бы вдвоём. Я учительница, зарплата копеечная. Жили бы впроголодь, зато гордые? Тебе двенадцать было, переходный возраст. Ты грубила, говорила, что тебе не повезло с матерью. У всех мамы как мамы, а у тебя — «училка».
Говоришь, отец тобой не интересовался. Но ты его боялась. Признайся? Без него я бы с тобой не справилась.
Время было лихое. В магазинах — пусто. А тебе то платье, то сапоги.
Отец деньги зарабатывал, не пил, как другие. Ты и в музшколе занималась, и в танцах. На каждый концерт — новый костюм. Это ж какие деньги! Не прости я его — разве было б у тебя всё это? Он, кстати, твоими победами гордился. Нет, ты выслушай! — Лидия прервала попытку дочери вставить слово.
— Я его не оправдываю. Хочу, чтобы ты посмотрела с моей стороны. Думаешь, твой Серёжа другой? Редкий мужик на сторону не заглядывается. Иной в мыслях сто раз изменяет. Стоп, ты же говорила, что ничего не помнишь. Мы об этом не болтали.
Алина опустила глаза.
— Ты сама сказала — мне двенадцать было. Я не всё понимала, но слышала и видела. Боялась тебе сказать, расстраивать не хотела.
— Знаешь, мои родители воспитывали меня строго. Отец — полная противоположность твоему. Ни я, ни мама без его слова шагу ступить не смели. За каждую копейку отчёт. Ни цветов, ни подарков. «Деньги на ветер», — говорил.
Дневник проверял, за двойки порол. Вечером гулять не пускал. Разве что с подружками и до темноты. Один раз одноклассник в гости пришёл — так он его за дверь вышвырнул. До замужества ни с кем толком не встречалась.
С твоим отцом украдкой в кино ходили, чтоб мой не узнал. Когда предложил замуж — сразу да. Не скажу, что любила. Приняла внимание за любовь. Но это был шанс вырваться из-под отцовского крыла.
Мама уговорила его отпустить меня. А ты говоришь — отец не интересовался тобой? У тебя свобода была, не то что у меня.
Я тоже спрашивала маму: зачем терпит? «Не пьёт, не бьёт, не гуляет — и ладно, — отвечала. — Характер — не сахар, но сойтись можно». Вот и я терпела. Развелись бы — а дальше что? Вышла за другого — а вдруг хуже? Идеальных нет.
И о тебе думала. Боялась, отчим будет хуже родного отца.
— Ты мне никогда этого не рассказывала, — смягчилась Алина.
— А что до той… Красивая была. Мужики вокруг как шмели вьются. Твой отец — не исключение. Сейчас-то он дряхлый, а раньше — статный. Она его как клещ вцепилась. Ушёл, две недели у неё жил. Как я страдала… А вернулся.
Детей у неё не было, аборты погубили. Да и не только. Он рядом, а к ней всё равно липнут. Сказал потом: «Или сойду с ума от ревности, или её придушу».
Помнишь мою подругу Галю? Муж у неё невзрачный был. То ли подрался, то ли на работе травму получил — инвалидом стал. Она пахала, а он дома с детьми сидел, щи варил. Жаловалась: «Не мужчина, а тряпка», мне завидовала.
— Всё познаётся в сравнении, — задумчиво протянула Алина.
— Выходит, что так.
— Прости, мам, я не думала об этом…
— Врач сказал, у отца стресс был, когда убежал. Болезнь прогрессирует. Надо беречь от потрясений. А как? Не знаю, что ещё всплывёт… Ладно, поздно. Тебе рано вставать, да и я устала. Чаю, да иВалентина осталась одна в тишине квартиры, где каждый уголок напоминал о прожитых годах, и впервые за долгое время почувствовала, что покой — это не пустота, а тихое счастье.
