Метель
Порывы ветра то подталкивали в спину, будто помогая тащить тяжёлые санки, то швыряли в лицо колючий снег. Казалось, нет конца этой заснеженной дороге, этому ветру, этому ледяному крошеву.
Иногда вдалеке проглядывала тёмная полоска леса — значит, где-то там деревня. Но в следующий миг ветер с силой бил в грудь, снег резал глаза, заставляя пригнуть голову и затаить дыхание. А когда Катя открывала глаза, перед ней снова была лишь снежная пелена. Лес исчезал, будто его и не было.
Ей казалось, что она сбилась с пути. Дорогу едва угадывали по сугрокам по краям. Сил тащить санки с тяжёлым грузом почти не оставалось. Скоро стемнеет, и тропу совсем заметёт…
— Кать, помоги мне! — донёсся голос матери с кухни.
— Сейчас, — ответила Катя, заложила учебник тетрадкой и пошла к ней.
— Открой тушёнку, — сказала мать, пододвигая стеклянную банку с железной крышкой.
Она делала всё одной рукой — вторая была в гипсе и висела на перекинутом через шею бинте.
— Макароны с тушёнкой? Люблю, — Катя взяла консервный нож.
Крышка со звоном отлетела, и в нос ударил густой запах мяса.
— Что бы я без тебя делала, — проговорила мать, забирая банку.
Слова согрели Катю. В последнее время мать редко её хвалила, а о ласке и вовсе не было речи. Тем временем женщина взяла ложку и попыталась достать куски мяса. Но банка опасно накренилась, вот-вот упадёт.
— Дай я, — сказала Катя. — На сковородку?
— Да. — Мать отошла, и Катя выложила ложку тушёнки, затем ещё.
— Хватит, — остановила её мать, забирая ложку с жирными кусочками.
Катя с сожалением посмотрела на неё. Так хотелось облизать, во рту даже слюна появилась… Она сглотнула.
— Иди, заканчивай уроки. Я сама справлюсь, — сказала мать. — Отец придёт — поедим. Что-то он задерживается. Погода… Вроде март, а метёт, как в январе.
Катя в последний раз глянула на сковородку и уже направлялась за шкаф, в свой угол, как вдруг услышала стук в дверь.
Мать тоже замерла. Стук повторился.
— Ну чего стоишь? Опять пьяный, замок открыть не может. Иди, открой, — мать тяжело вздохнула, бросив на Катю тревожный взгляд.
— Лучше бы вообще не приходил, — пробормотала та, шагая к двери.
— Что ты сказала?! Про отца?! — крикнула мать ей вслед.
— Мало одной руки? Вторую сломает, — огрызнулась Катя и выскочила за дверь, видя, как мать замахивается ложкой.
Она отперла замок, приоткрыла — и тут же порыв ветра вырвал дверь из рук. Соседка тётя Галя ахнула, едва увернувшись.
— Мать дома? — спросила она, придерживая платок на голове.
— Дома, — ответила Катя, облегчённо выдохнув: не отец.
Соседка протиснулась внутрь. Катя билась с дверью, пытаясь закрыть её. Ветер швырнул ей в лицо пригоршню снега и отступил. Вернувшись в комнату, она встретила встревоженный взгляд матери.
— Кать, надо отца встречать. Тётя Галя говорит, её сын звонил — видел его пьяным на дороге…
— Давно, час назад, — перебила соседка. — Только сейчас позвонил, спрашивает, дома ли. Я вот и пришла. Видно, в сугробе лежит, коли до сих пор нет.
Катя и мать переглянулись.
— Может, кто на машине подберёт? — сказала Катя, хотя знала: в такую погоду никто не поедет. Да и кому? Летом дачники, а сейчас — глухомань.
— Одевайся, пойдём искать, — засуетилась мать, бросаясь к вешалке.
— Куда тебе со сломанной рукой? Я сама приведу, — сердито сказала Катя, натягивая материнскую куртку.
— Санки возьми, — предложила тётя Галя. — Если что — за мной зайди, помогу довезти. Ладно, я пойду, у меня суп на плите.
— Кать, я всё же с тобой, — неуверенно проговорила мать.
Катя ненавидела этот жалобный тон, этот покорный испуг в её глазах.
— Сама справлюсь. Наверняка к дяде Коле завернул. Приведу, — отрезала она, не глядя.
Натянула шапку, шарф, сапоги — и вышла.
В сенях стояли старые тяжёлые санки. Раньше на них с братом катались с горки, а теперь отец возил дрова.
Катя вздрогнула, услышав за дверью вой ветра. Идти не хотелось, тем более — искать отца. Но она зашла к дяде Коле — тот гнал самогон и спаивал мужиков. Отца там не было.
Подхватив верёвку санок, Катя вышла на дорогу. До соседнего села — два километра, но в метель они казались втрое длиннее.
Она прошла треть пути, когда увидела отца. Он лежал на боку, поджав ноги. Снег вокруг был примят — видно, пытался встать. Катя толкнула его.
— Вставай! — ещё сильнее дёрнула за плечо. — Замёрзнешь!
Он зашевелился, забормотал. Катя подсунула колено под голову, попыталась перевалить его на санки. Но он падал, срывался.
— Помоги же хоть немного! Оставлю тебя здесь — будешь знать! — крикнула она в ярости.
Сил тащить его не было. Отец был тяжёлый, сани едва сдвинулись. Катя плакала, падала, но тянула.
«Зачем я его тащу? — мелькнула мысль. — Скину в сугроб — и всё. Никто не узнает…»
Она остановилась. Так просто… Больше не будет ни пьянок, ни побоев.
— Кать! — позади раздался голос.
Она обернулась. Мать, огромная в отцовской куртке, появилась из метели.
— Я уж испугалась… Нашла его? Молодец. Давай вместе.
Катя молча отдала верёвку. Пусть тащит, если хочет.
Им было тяжело. Мать кряхтела, Катя шаталась от усталости. Но они дотащили.
На третий день Катя очнулась от жара. Мать сказала, что у неё была ангина. А отец отдела— Он снова напился вчера, — прошептала мать, глядя в окно, где за метелью уже угадывался рассвет.
