Помнишь ли ты меня?

— Ты меня помнишь?

— Мама, ты не обидишься, если я завтра уеду? — голос Светланы дрожал, когда Антонина вернулась после больницы.

— Может, останешься ещё на денёк?

— Я и так задержалась. Дома Серёжа с Данилой одни, переживают.

— Ладно, поезжай, дочка. Спасибо, что приехала… Хотя зря тебя побеспокоила. Во сколько поезд? Хотя бы проводить тебя…

— Не надо, мам. Ты лучше отдохни. Сколько он из тебя соки выжал, а ты за ним ухаживаешь, в больницу бегаешь…

— Что за речи? Это же отец твой! Как не заботиться? — Антонина нахмурилась.

— Он никогда мной не интересовался — ни школой, ни уроками. Был отец, а вспомнить нечего. А вот скажи — заболела бы ты, он так же хлопотал бы? — Света сжала кулаки.

— Вряд ли… Но я делаю это не только для него. Ответ ведь придётся держать. Он болен, без меня пропадёт.

— Ты про Страшный суд? «Напита алчущего, посети больного»…

— И про это тоже.

— Он всегда был эгоистом. Тебя в грош не ставил. Ты одна нас тянула — работа, уборка, готовка… А он чуть кашлянет — сразу на больничный. Ты хоть раз себе позволила отлежаться?

— Что ты злишься? Мы, бабы, — народ терпеливый, не то что мужики. Хозяйство — наше дело. Поможет муж — спасибо, нет — сами справимся. Разве у тебя с Сергеем иначе? — Антонине этот разговор резал слух. Да, Николай был далёк от идеала, но жаловаться на него — грех.

— Неужели ты всё забыла? Простила?

Антонина пристально взглянула на дочь.

— Светка, это было давно. Вода утекла. Не сразу, но простила.

— Утекла? Ха! Он её не забыл, опять к ней рванул!

— Болезнь у него… Новое забывает, а старое вспоминает. Вспомнил — да не к ней, а к молодости своей. Увидел и не узнал. Испугался, адрес забыл… Хорошо, что не «психушку» вызвала, а ко мне привела.

— Наивная ты, мам. Видела, что дышит на ладан, и сплавила. Больной ей не нужен. Пусть бы сама носилась по больницам, ложкой кормила… Поняла бы, почём фунт лиха! А в молодости едва не разбила семью… — голос Светланы дрожал.

Антонина вздохнула.

— Но ведь не разбила. К чему ворошить прошлое? Осуждать — дело нехитрое. Думаешь, не стоило прощать? Кому было бы легче? Отцу? Мне? Тебе?

Я тоже злилась. Вот скажи — не простила бы я его, остались бы мы с тобой вдвоё. Учительская зарплата — копейки. Жили бы впроголодь, но «гордые», да? Тебе двенадцать было — возраст трудный. Грубила, кричала, что тебе не повезло с матерью.

Говоришь, отец тобой не интересовался. Но ты его побаивалась, да? Признайся. Без него я бы с тобой не справилась.

Время-то какое было… В магазинах — пусто. А тебе то платье новое, то сапожки…

Отец деньги приносил, не запил, как многие. Ты и в музыке занималась, и в танцах. Костюмы на каждый конкурс — целое состояние! Если б не он, разве было бы у тебя всё это? Он ведь гордился тобой, когда ты побеждала… Нет, ты не перебивай! — Антонина резко подняла руку.

— Я не оправдываю его. Хочу, чтобы ты взглянула иначе. Думаешь, Сергей твой — святой? Редкий мужик на сторону не заглядывается. Измена — она разная бывает. Иной в мыслях сто раз изменял… Стоп, я думала, ты ничего не помнишь. Мы ведь не говорили об этом.

Светлана потупила взгляд.

— Ты сама сказала — мне двенадцать было. Я не всё понимала, но слышала… Боялась тебе сказать, расстраивать не хотела.

— Знаешь, мои родители воспитывали меня строго. Отец — полная противоположность твоего. Ни я, ни мать шагу без его ведома. За каждую копейку отчёт. Ни цветов, ни подарков… «Деньги на ветер» — вот его слова.

Дневник проверял, за двойки ремнём. Вечером — ни гулять, ни с парнями видеться. Один раз одноклассник зашёл — так с лестницы спустил! До замужества я и слова с мужчиной толком не знала.

С Николаем познакомилась тайком, в кино днём ходили… Предложение сделал — сразу согласилась. Не скажу, что любила… За свободу схватилась. Мать уговорила отца, иначе бы не отпустил. А ты говоришь — отец тобой не интересовался… У тебя воля была, не то что у меня!

Я тоже мать спрашивала: «Зачем терпишь?» А она: «Не пьёт, не бьёт — и ладно». Вот и я терпела. Развелись бы — а что дальше? Вышла бы за другого — а вдруг хуже? Идеальных нет.

— Ты никогда мне этого не рассказывала… — в голосе Светланы смягчились нотки.

— А что до той… Красивая была, мужики вокруг как пчёлы. Николай не исключение. Сейчас-то он сдал, а тогда… Она его мертвой хваткой держала. Две недели у неё жил… А потом вернулся.

Детей у неё не было, аборты сделала… Да и не только поэтому. Мужики к ней липли, даже когда он рядом был. Сказал мне тогда: «Или сойду с ума, или убью её».

Помнишь тётю Галю? Муж её — неказистый, после травмы инвалидом стал. Она работала, а он дома с детьми сидел, борщ варил… Завидовала мне, жаловалась, что мужика в нём не видит.

— Всё познаётся в сравнении… — задумчиво произнесла Светлана.

— Вот именно.

— Прости, мам… Я не думала об этом так.

— Врач говорил, побег его добил… Болезнь прогрессирует. Надо беречь от стресса. А как? Не знаю, что ещё всплывёт в его памяти… Ладно, поздно. Тебе завтра рано, да и я устала. Давай чаю попьём — и спать.

Утром Светлана уезжала. Обнялись на прощание — Антонина не помнила, когда они были так близки. Дочь пообещала летом приехать с семьёй, просила звонить, если что.

После больницы Николай изменился. Ходил мелкими шажками, лишь бы поесть да телевизор посмотреть. Взгляд пустой… Казалось, не узнаёт её. Сначала Антонина запирала дверь, но он больше не пытался уйти, и она успВ тот вечер, когда впервые за долгие годы по телевизору играл их старый вальс, Антонина прижала к груди пожелтевшую фотографию и прошептала в тишину: «Помню, Коля, помню…».