«С чего вдруг ты нас обеих любишь?!» — Валерий выложил правду, и земля ушла из-под ног.

Я не помню, как допила кофе. Дышу ли? Внутри всё заледенело, будто январским утром на вокзале. Только его голос — тяжёлый, как валенок в грязи — глухо стучал в висках. Говорил без дрожи, будто сообщал о скидке на картошку.

«Я люблю вас обеих», — повторил он, глядя мне прямо в зрачки.

Пальцы предательски дрожали, когда я отодвинула тарелку с недоеденным блином. Всё тело онемело, словно после удара током на дачной розетке. Его лицо стало цвета мокрого асфальта, но он тараторил, как будто читал расписание электричек.

«Это началось в ноябре… Мы с ней в одном отделе в «Газпроме». Заваливали отчёт, ночами сидели, кофе литрами… Потом как-то само — пошло-поехало. Я и её люблю, и тебя. Не могу больше врать».

Я не слушала. В ушах гудело, будто в трубах отопления застрял медведь. Всё, во что верила — рассыпалось, как старая штукатурка. Хотелось заорать, швырнуть в него сапогом, разбить графин о печку. Но только встала, держась за стол, как пьяная после корпоратива.

«Уходи сегодня. Мне надо побыть одной», — выдохнула я голосом скрипучей двери.

Когда за ним хлопнула дверь, я рухнула на кровать. Подушка пахла его одеколоном «Саша», одеяло стало холодным, как перрон в Сибири. Сердце выло волком. Я ревела без звука, впиваясь лицом в матрас, будто пыталась зарыться от правды. Он же знал, как я его люблю. Знал и всё равно — вот так.

Я лупила кулаками по его подушке, пока не заныли запястья. А потом в голове всплыла она. Кто? Во что одета? Может, носит эти дурацкие колготки в сеточку? Или у неё губы, как у куклы из «Модного приговора»? Я видела, как она трётся о него в курилке, как целует его в шею, как смеётся этим дешёвым смехом, как у ведущих «Давай поженимся». Руки тряслись, дышать стало невозможно.

К утру я сдалась. Надо было её увидеть. Хотя бы раз.

Позвонила на работу — сказала, что простыла. Потом дозвонилась в офис к Валерию. Секретарша Тамара — дура набитая — сразу слила: «А-а, вы про Светлану Сергеевну?» Страничку нашла за пять минут. Одна фотка — стоит в «Пятёрочке», в пуховке, как все. Никакая не красотка. Просто женщина.

К вечеру была у её дома. Сидела в «Ладе», сжимая руль, будто душила саму себя. Сердце колотилось, как дрель у соседа за стеной. Через час она вышла — и я обомлела. Обычная. Совсем. Ни каблуков, ни меха. Шла, замотанная в шаль, как тётя Люба из бухгалтерии.

Но злость не ушла. Наоборот — закипела, как самовар. Если не красавица — значит, другое. Характер? Ум? Это хуже. В тысячу раз. Выскочила из машины — пошла следом. Она зашла в «Магнит», взяла тележку… и вдруг улыбнулась мне.

Терпение лопнуло.

«Думаешь, ты его заслужила?» — прошипела я, будто змея из мультика. — «Он мой. Запомни. И даже не смотри в его сторону!»

Она округлила глаза, будто увидела приведение.

«Извините… мы знакомы?»

Глаза застила краснота. Как она смеет?!

«Не валяй дурака. Ты же Светка? Из «Газпрома»? Валерий мой. Был и будет!»

Она побелела, будто обсыпалась мукой.

«Господи… он не говорил… я не знала…»

Голос дрожал, как у девочки, потерявшейся в «Ашане». Или актриса. Но через два часа мы сидели в «Шоколаднице». Она всхлипывала в бумажную салфетку и повторяла:

«Какой же он козёл… какой же козёл…»

Я молчала. Горло сжало, будто в петле. Потому что для меня Валерий был всей вселенной. А он взял — и разбил её, как дешёвую кружку из «Икеи».