— У тебя что, на стороне кто-то появился? — спросила Ольга, скрестив руки на груди. — Я уже третий месяц не знаю, что такое твои объятия. Да что там… Я и тебя сама почти не вижу.
Игорь медленно оторвался от телефона, словно расшифровывая её слова. Вздохнул, потянул время, а потом ответил:
— Оль… Опять за старое? Ты же знаешь, у меня работа, нервы… Хотел просто поужинать спокойно.
— Ну и ешь, никто тебе не мешает. Я же ложку у тебя из рук не вырываю. Но я устала жить с тобой как с соседом по комнате.
Она села напротив, достала из вазочки мандарин и начала очищать его от кожуры. На сердце было тяжко. Как же тут не переживать, если муж словно сквозь тебя смотрит?
Игорь молча доел гречку с котлетой, не поднимая глаз, затем отнёс тарелку к раковине.
Вечер тянулся в гнетущей тишине.
— Мы вообще когда в последний раз вдвоём что-то смотрели? — нарушила молчание Ольга. — Я уже забыла, как ты говоришь. Как выглядишь без телефона в руках. И твой гараж мне осточертел.
Он пожал плечами.
— А что смотреть-то? Твой «Иван Васильевич» в сотый раз? Я прихожу, а ты усталая. Или сама в телефоне. Или Наташа не спит. Да и настроения нет.
— У тебя настроения нет уже пять лет!
В её голосе звучал не только гнев, но и надежда. Может, наконец услышит? Но Игорь лишь упёрся в раковину спиной.
— Оль, мы в браке не первый год. Ты думала, у нас всю жизнь будет как в кино?
— У моих родителей получается! Вместе больше тридцати лет. До сих пор обнимаются, вместе гуляют!
— Может, я просто устал от этих вечных упрёков? Не думала об этом?
Ольга хотела ответить, но он резко развернулся, схватил ключи и ушёл. Дверь захлопнулась так, что в прихожей закачалась куртка. Всё ясно. Опять в гараж.
Так было не всегда. Раньше они могли укутаться в плед и смеяться до слёз над глупыми комедиями. Он гладил её по волосам, называл «лапушкой» и наливал чай с лимоном, даже если валился с ног после смены.
А потом случилась беременность.
Ольга набрала почти двадцать килограммов, ходила в бесформенных платьях, забыла про маникюр. Все силы уходили на Наташу: ночи без сна, пелёнки, кормления. Она твердила себе — надо потерпеть чуть-чуть. Но «чуть-чуть» растянулось без конца.
Игорь всё чаще засиживался на работе, а вечера проводил в гараже. Там был его мир: инструменты, старый «Жигуль», запчасти. Сначала Ольга думала — это нормально. Он устал, ему нужно отдохнуть.
Потом начала винить себя. Что перестала быть прежней, не старается. Стала наряжаться к его приходу, ставить музыку, готовить как в ресторане.
Но он уже не смотрел на неё с тем же восхищением.
Зато она начала замечать кое-что другое…
Сначала мелочи. Однажды вернулась домой — коврик в ванной мокрый, хотя она уходила последней. Салфетки на кухне почти закончились, хотя утром были полными. Чашки стояли не на своих местах. Подушка лежала иначе. Мелочи, которые можно было бы списать на невнимательность, если бы их не было так много.
Но этого было мало для обвинений. А вдруг ей кажется? Однако одна находка всё изменила.
Заправляя кровать, Ольга нашла длинный седой волос. Не её. У неё — русые. У Наташи — светлые, короткие. Такой длины у неё не было уже лет десять. Волос лежал на подушке. Всё стало ясно.
Ольга не устроила скандал. Аккуратно сняла волос, завернула в салфетку и выбросила. Потом вымыла руки, будто прикоснулась к чему-то грязному, и глубоко задумалась.
В итоге она купила камеру.
Спрятала её высоко, между книгами, рядом с пыльным искусственным цветком. Заметить было почти невозможно, особенно утром, когда все спешат.
Ольге было противно играть в шпиона. Но она оправдывала себя — не лезет в чужую душу, просто хочет знать правду о своём доме.
Пять дней ничего не происходило. Она смотрела записи на перемотке — пустая комната, солнечные зайчики на стенах. Ольга уже начала верить, что ошиблась.
Но однажды днём она решила проверить камеру. И едва не уронила чашку.
На её кровати сидела мать. Это ещё ничего — у неё были запасные ключи. Но рядом… Рядом — мужчина лет шестидесяти, в тёмной рубашке. Лица сначала не было видно, но потом он повернулся.
Не отец.
У Ольги перехватило дыхание. Она впилась в экран, мозг отчаянно цеплялся за мысли: ошибка, галлюцинация, розыгрыш. Но мать не просто сидела там. Она смеялась, целовала его в щёку, а потом…
Ольга не стала досматривать. Хватило того, что увидела. Губы дрожали, тело стало ватным. Будто провалилась под лёд и не могла выбраться.
Её родители всегда были для неё опорой. Отец называл мать «моя девочка», хотя ей давно за пятьдесят, и по-дворянски целовал руку. У них были традиции: в пятницу — кино, в воскресенье — прогулка в парк. Они держались за руки даже в магазине, когда выбирали картошку. Смеялись. Казались неразлучными.
Когда у Ольги были ссоры с Игорем, она думала о них. Как о примере. Как о том, к чему стоит стремиться.
Теперь этот домик рассыпался.
Остался вопрос: что делать с этим знанием?
Сказать мужу? Смешно. Придётся признаться и в камере, и в слежке. Да и он тут ни при чём. Теперь она даже винила себя за подозрения в его адрес.
Сказать маме? Боже, как? «Мам, а ты давно этим занимаешься в моей постели?»
Ольга не представляла, как жить дальше.
Но хуже всего было за отца. Добрый, любящий человек с тёплой улыбкой.
В тот день, когда она всё узнала, он зашёл к ней, неся ветку сирени.
— Глянь, Оль, какая красота. Люсе принесу — она обожает сирень.
Он улыбался, радуясь сюрпризу для самого близкого человека. Ольга тоже улыбалась, хотя её мир рухнул.
Оставались подруги. Она долго не решалась написать. Хотела намекнуть, но слова не выходили. СтоилоОна обняла отца, и её сердце разрывалось от боли, но она знала — правда, какой бы горькой она ни была, рано или поздно должна была выйти наружу.
