— Не берёт… — Маргарита с тоской отложила телефон на тумбочку.
Пахло больницей — едким антисептиком, лекарствами, спёртым воздухом. В палате было два места. На втором, тихо звеня чашкой, сидела пожилая соседка. За окном темнело, серый свет зябко лип к стенам.
Маргарита снова взглянула на экран. Ни звонков, ни сообщений. Ни от Светланы, ни от зятя. Хоть бы строчку. Хоть бы «как дела». Но даже смайлик казался теперь роскошью.
— Опять дочке звоните? — кашлянув, спросила соседка. — Может, у неё проблемы?
— Третий раз за день, — вздохнула Маргарита. — Утром хоть ответила. Сказала, что со свекровью по магазинам бегает. А теперь — тишина. Видно, до сих пор занята.
— Она хоть знает, где вы?
— Угу.
Маргарита уставилась в потолок, но молчание тяготило. Хотелось выговориться, пусть даже перед незнакомой старушкой.
— Завтра операция. Пустяковая, но… хотя бы пару слов услышать хочется. Родной голос. Чтобы хоть на минуту вспомнили не про кастрюли для чужой кухни, а про меня.
Соседка молча развернула мятный леденец. Шуршание обёртки казалось громким.
Маргарита отвернулась к стене и вспомнила, как Света когда-то влетала домой с сияющими глазами. Как они пекли пироги, болтали до ночи, поливали цветы на даче. Дочь смеялась, рассказывала про друзей, про учёбу, про первую любовь.
А теперь…
Три года назад Света вышла замуж. И словно растворилась в новой семье. Кидалась к свекрови по первому зову — то в аптеку, то за продуктами, то помочь по дому. К матери заглядывала редко, да и то — с телефоном в руках, рассеянно кивая в ответ.
На следующий день Маргариту прооперировали. Всё прошло хорошо, но голова гудела, во рту пересохло, желудок скрутило от голода. А телефон по-прежнему молчал.
Выписали через три дня. Неожиданно, с утра.
— Позвоните дочери, пусть заберёт, — сказала медсестра.
Маргарита набрала номер.
— Мам, ну ты бы предупредила! — прошептала Света, явно стоя рядом со свекровью. — Я уже пообещала Людмиле Петровне помочь с покупками. Возьми такси, я оплачу.
— Не надо, — коротко ответила Маргарита.
Оделась медленно, стараясь не тревожить швы. Сумка тянула плечо, но терпеть можно. Соседка помогла вызвать такси.
Дом встретил тишиной. Муж был в командировке.
Маргарита поставила чайник, села на кухонный стул и вдруг заплакала. Не из-за боли. Из-за той глупой, жгучей обиды, которую даже звать вслух не хотелось.
Предательство.
Света позвонила через две недели. Голос бодрый:
— Мам, привет! Слушай, мне ИНН нужен, для налогового. Он у тебя?
— У нас, — ответила Маргарита. — Кстати, я уже почти здорова, если тебе интересно.
— Мам, ну я же не бросила тебя! Такси предложила. Просто дел много. Прости.
— Да ладно, — опустила глаза Маргарита. — Всё уже.
Но это «всё» было горьким. Она чувствовала себя старой вещью — ещё крепкой, но ненужной.
Через неделю был день рождения мужа. Маргарита испекла медовик, поставила селёдку под шубой. В прихожей ждали гостевые тапочки — вдруг зять с дочерью приедут.
Света появилась одна. Ближе к вечеру, с дежурными цветами и тортом.
— Я ненадолго. Сергей меня подбросит, у него дела, — сказала с порога.
Иван обнял её неловко, похлопал по спине:
— Ну, хоть заглянула.
Пока он резал торт, Света уткнулась в телефон. Листала ленту, отвечала на сообщения. Даже чай приняла не глядя, машинально кивнув.
Маргарита молча сжала губы. Дочь сидела, словно в гостях у чужих.
Через полчаса та уже копошилась в сумке у двери:
— Ну, я побежала! С днём рождения ещё раз.
— Спасибо, что вспомнила, — сухо ответила Маргарита.
Дверь закрылась. Даже холодильник перестал гудеть.
— Хоть заехала, — горько усмехнулся Иван.
Ночью Маргарита листала соцсети. Фотографии Светы: чужая дача, собака свекрови, пироги на фоне камина. На всех — широкая улыбка. Для кого-то.
Для родителей улыбок не осталось.
Маргарита закрыла страницу и удалила приложение. Не из злости. ПроОна потушила свет и лёгко вздохнула, как будто сбросила с плеч тяжёлый мешок, который таскала слишком долго.
