— У тебя что, другую завел? Я мужского тепла не видела уже три месяца! Да что там… Тебя-то самого почти не вижу.
Игорь оторвался от экрана телефона, будто переводил слова жены с неведомого языка. Замер, шумно выдохнул и только потом ответил:
— Оль… Опять за свое? Ты же знаешь, у меня работа, нервы… Я просто хотел спокойно поесть.
— Ешь, кто тебе мешает. Я ж ложку не вырываю. Просто надоело жить с тобой, как с соседом по коммуналке.
Ольга достала из вазочки мандарин, стала чистить его медленно, будто разбирала свою тревогу по долькам.
Игорь молча доел гречку с котлетой, не поднимая глаз, отнес тарелку к раковине.
Вечер тянулся в гробовой тишине.
— Мы вообще когда в последний раз вместе что-то смотрели? — не выдержала Ольга. — Я забыла, как ты звучишь без телефона в руке. И твой гараж мне уже осточертел.
Он пожал плечами.
— А что смотреть? Твой «Иван Васильевич меняет профессию» в сотый раз? Я прихожу — ты уставшая. Или сама в телефоне. Или Даша не спит. Не в духе я.
— Да ты не в духе уже пять лет!
В её голосе был не только гнев, но и последняя надежда. Может, услышит? Но Игорь уперся руками в раковину, не оборачиваясь.
— Оль, мы не молодожёны. Ты думала, у нас вечная свадьба будет?
— У моих родителей получается! Тридцать пять лет вместе. До сих пор обнимаются, смеются, гуляют за руки!
— Может, я просто устал от этих бесконечных разборок? Не думала об этом?
Ольга хотела ответить, но он резко развернулся, схватил ключи и ушёл. Дверь хлопнула так, что с крючка упала куртка. Ясно. Снова гараж.
Раньше всё было иначе. Они смеялись под пледом над «Операцией «Ы»», он гладил её по волосам, называл «зайкой» и наливал чай с лимоном, даже если валился с ног после смены.
А потом наступила беременность.
Ольга набрала пятнадцать кило, ходила в бабушкиных халатах, волосы собирала в хвост. Все силы уходили на Дашу: ночи без сна, кормления, пелёнки. Она уговаривала себя — нужно потерпеть. Но «немного» растянулось в года.
Игорь стал задерживаться на работе, вечера проводил в гараже. Там был его мир: инструменты, «Жигули», запчасти. Сначала она думала — это нормально. Он устал, ему нужно пространство.
Потом начала винить себя. Решила преобразиться — наряды, музыка, ресторанные блюда, как в первые месяцы.
Но он больше не смотрел на неё с тем восторгом.
Зато она стала замечать иное…
Сначала мелочи. Коврик в ванной влажный, хотя она пришла первой. Салфетки на кухне тают, словно их кто-то использует. Чашки стоят не на своих местах. Подушка лежит иначе.
Но этого было мало для обвинений.
Пока однажды, заправляя кровать, Ольга не нашла длинный чёрный волос. Не её. У неё — русые. У Даши — светлые, короткие. Волос лежал на подушке.
Она не устроила скандал. Аккуратно сняла его, завернула в салфетку, выбросила. Потом вымыла руки, словно прикоснулась к чему-то грязному, и задумалась.
В итоге купила камеру.
Спрятала её высоко, за книжной полкой, рядом с пыльным искусственным цветком.
Первые пять дней — ничего. Пустая комната, солнечные зайчики на стене.
Ольга уже радовалась, что ошиблась.
Но однажды проверила запись в обед — и едва не разбила чашку с кофе.
На её кровати сидела мать. Это ничего, у неё были ключи. Но рядом… Рядом — мужчина лет шестидесяти, в тёмной рубашке. Лица сначала не было видно, пока он не повернулся.
Не отец.
У Ольги перехватило дыхание. Она впилась в экран. Мозг цеплялся за версии: мираж, бред, подстава. Но мать смеялась, целовала его в щёку, а потом…
Ольга выключила запись. Этого было достаточно.
Её родители всегда казались ей крепостью. Отец называл маму «ласточкой», целовал руку, они гуляли за руки даже в магазине за хлебом.
Теперь крепость рухнула.
Что делать с этим знанием?
Сказать мужу? Смешно. Придётся признаться в камере, слежке. Да и он тут ни при чём. Теперь ей даже казалось, что она зря на него злилась.
Сказать маме? «Мам, ты давно в моей кровати с чужим дядей?»
Но страшнее всего было за отца. Добрый, доверчивый, с тёплыми руками и улыбкой.
В тот день, когда она всё узнала, он пришёл с веткой сирени.
— Посмотри, Оля, какая красота. Маме отнесу, она обожает сирень.
Он улыбался, не подозревая, что его мир уже рассыпался.
Ольга рассказала подругам за кофе в «Праге», где были лучшие эклеры.
— Девочки, а если бы вам изменили… вы бы хотели знать?
Лариса помолчала:
— Моя сестра развелась из-за измены. Теперь жалеет, что узнала.
Инна покачала головой:
— Я бы хотела. Лучше больно, чем жить во лжи.
Ольга кивнула. Обе были по-своему правы.
Вечером, когда Даша смотрела «Ну, погоди!», а Игорь уткнулся в телефон, Ольга пошла к отцу.
Он сидел на крыльце, чинил газонокосилку.
— Пап… мне нужно сказать тебе кое-что. Не знаю, как, но ты должен знать.
Она рассказала осторожно, без деталей.
Отец слушал молча. Потом закрыл глаза.
— Спасибо, что сказала. А ты… как ты?
В голосе его не было гнева. Только тихая усталость.
Через неделю мать позвонила в слезах:
— Отец подал на развод… Сказал, что разлюбил.
Ольга не смогла её утешить.
Камеру она убрала. Остался последний вопрос.
— Игорь… — начала она вечером. — Прости меня. Я иногда загоняюсь. Просто… мне тебя не хватает.
Он насторожился, но напряжение в плечах постепенно ушло.
— Я тоже бываю козлом. Может, чаю попьём? Посмотрим кино?
Чистого листа не было. Они сидели в обнимку, смотрели «Бриллиантовую руку», потом легли спать — спиной к спине, но прижавшись.
И в этот раз это казалось близоНо когда Ольга закрыла глаза, ей вдруг явственно почудилось, будто белый волос, который она когда-то нашла на подушке, теперь медленно опускается с потолка, кружась в воздухе, как снежинка в безветренный вечер.
