**Куриные мозги**
Электричка привезла воодушевлённого планами Геннадия Степановича в место его будущей работы и славы.
— Прибыл, понимаете ли, мемуары писать! — с достоинством объявил он молоденькой девушке, встретившей его на перроне.
Девушка была хозяйкой уютной деревенской избы, где ему предстояло провести ближайшие летние месяцы.
— Есть, понимаете ли, что поведать потомкам… — от ощущения собственной значимости Геннадий Степанович изъяснялся вычурно и то и дело поправлял надетый по случаю парадный галстук.
Всем своим видом пожилой мужчина подчёркивал серьёзность намерений. Ещё дома, собираясь в дорогу, он аккуратно уложил в чемодан лучшие летние костюмы. Приобрёл новую шляпу, которая, по его мнению, полагалась каждому уважающему себя литератору. А главное — раздобыл винтажную пишущую машинку. Создавать мемуары на современном ноутбуке Геннадий Степанович наотрез отказался. По его убеждению, литературные шедевры рождаются только под стук клавиш!
Эту самую увесистую реликвию теперь и тащила в руках вспотевшая от усилий девушка-хозяйка. Она неосторожно предложила милому старичку помощь с вещами и теперь расплачивалась за свою поспешность. А Геннадий Степанович степенно шагал за ней по узкой деревенской тропе, заросшей подорожником, и с видом туриста озирался по сторонам.
Получив заветные ключи от дома, которому предстояло стать «приютом грёз и вдохновения», Степанович опустился на скамью у крыльца. Раскидистая яблоня над головой зашелестела листвой, прикрывая его седую голову от полуденного солнца. Такого блаженного покоя он не испытывал уже много лет. Прикрыв глаза, откинулся на спинку скамьи.
«Не обманули!» — подумал он. «Тишь да гладь, и благодать!»
«Ку-ка-ре-ку!» — внезапно раздалось прямо над ухом. Открыв глаза в испуге, Геннадий огляделся. От умиротворения не осталось и следа. Но вокруг снова царила тишина, а петушиный крик растворился в тёплом воздухе. Старик уже решил, что ему померещилось. Всё-таки утомительная дорога, нервы…
Как вдруг раскатистое кукареканье повторилось. Повернув голову, Геннадий увидел на заборе огромного петуха. Птица стояла, цепко впившись лапами в покосившиеся доски. Её оперение переливалось на солнце, словно парчовый кафтан, а красный гребень торчал, как боярская шапка.
— Бонапарт! — донёсся издалека женский голос.
И, будто в ответ, петух ещё раз гаркнул своё «ку-ка-ре-ку» и исчез. А ошарашенный Степанович ещё долго пялился на пустое место.
Остаток дня он провёл, распаковывая вещи, готовя ужин из припасённых продуктов и водружая машинку на стол. Установив аппарат, Геннадий вдруг осознал, что не знает, как с ним обращаться. Но разве талантливому инженеру в прошлом трудно разобраться? Засыпая, он пообещал себе начать работу с утра.
«Ку-ка-ре-ку!» — вместо птичьего щебета или будильника Геннадия резко выдернули из сна. На подоконнике сидел тот самый петух, которого вчера звали Бонапартом. Минуту они молча изучали друг друга: петух — с презрением, Степанович — с раздражением.
— Кыш отсюда! — махнул старик рукой.
Бонапарт даже не дрогнул.
С криком «ку-ка-ре-ку» он гордо вспорхнул и скрылся.
До будильника оставалось два часа, но сон как рукой сняло. Решив не терять времени, Геннадий собрался приняться за дело, но сначала — кофе. Ведь именно так, по его убеждению, начинается день настоящего писателя — на рассвете, с чашкой крепкого напитка.
В тот миг, когда чайник вот-вот должен был закипеть, за спиной раздалось: «Ко-ко-ко».
Резко обернувшись, Геннадий остолбенел. На подоконнике сидела курица. Крупная, пёстрая, с задорным гребешком, она смотрела на него с бесстыдным любопытством.
— Ко-ко? — спросила она.
— А ну, брысь! — рявкнул старик, махнув полотенцем.
— Ко-ко, — обиженно пробурчала птица и скрылась в кустах смородины.
— Ага, от соседей! — догадался Геннадий, проследив её путь.
Решение навестить соседку-птичницу созрело к вечеру. Писать с закрытыми окнами в такую жару было невозможно, но стоило их открыть — дом наполнялся кудахтаньем и криками.
На следующий день, облачившись в лучший костюм и галстук, Степанович постучал в соседскую калитку. На пороге появилась полная пожилая женщина в ситцевом платье и фартуке.
— Ах, это вы, новенький! — воскликнула она, всплеснув руками. — Я как раз собиралась к вам заглянуть!
— Благодарю, но ваши птицы уже не раз меня «навещали», — буркнул Геннадий.
Сегодня он снова не выспался из-за Бонапарта.
— А, мои курочки? — заулыбалась соседка. — Они у меня такие! Обожают гостей!
«Ненормальная», — моментально решил Степанович. Кто в здравом уме так говорит о птицах?
— Девочки — те особенно любознательные! — продолжала она. — А Бонапарт — хозяин. Если и заглядывает, то только проверить порядок.
— Порядок? — переспросил Геннадий.
— Ну да! Он же их опекает, охраняет.
«Точно ненормальная!» — мысленно согласился он. Вслух же сказал:
— Прошу принять меры! Они мешают мне работать!
— Мешают? — удивилась соседка, глядя на него, как на сумасшедшего.
— Да! Вчера одна наследила на кухне, сегодня другая влетела в прихожую! Мне писать надо, понимаете? Я приехал не кур гонять!
— А вы и не гоняйте! — пожала плечами старушка. — Они просто знакомятся! А что наследила… Бывает!
Воспитанность не позволила Геннадию высказать всё, что накипело.
— Прошу держать птиц подальше от моего участка! — сквозь зубы бросил он и ушёл, не дожидаясь ответа.
Похоже, разговор подействовал. Следующие дни прошли в тишине, и Геннадий сМесяц спустя Геннадий Степанович, уже привыкший к куриному обществу, дописывал мемуары под одобрительное квохтанье Мадам Помидорки, удобно устроившейся на подоконнике его кабинета.
